[Свиреп, когда спровоцирован.] [Нет ничего невозможного для блестяще извращенного ума.][Дважды японутая девочка.]
Итак, я не могу в это поверить - но летопись, занявшая тридцать одну страницу "Ворда" и породившая стихоплетства на мини-турнир, окончена. Что-то мне подсказывает, что уважаемый главмастер, вдохновив меня своей игрой написать подобную махину, отомститл мастеру-мне за траву под названием "Якудза-Басара". Точно вам говорю, ибо помню, как их штырило!)
Вступление номер раз, полное признаний в большой и чистой)Впрочем, помимо мастеров *СПАСИБО вам крупными иероглифами*, благодарность хочется выразить и другим прекрасным личностям:
- Всем жителям города Эдо, с которыми довелось сыграть и на которых довелось полюбоваться - вместе мы создали тот самый город.
- Моей чудесной команде, с которой мы, несмотря ни на что, создали настоящий Ивовый мир, изящный и изменчивый. Маме-сан, сестрицам, ученицам, охране, служанке со скелетом в шкафу...да всем вам.
- Отдельное спасибо - Ренджи и Катане, за блестящее воплощение двух самых близких Акэми-таю людей в веселом доме.
- Семейству Каисина - за позитивное соседство)
- Лавке Сасаки и чайной, и лично господину Сасаки - за атмосферность, приятные беседы, подарки, стихи...
- Почтовой станции - за то, что продлевали нам жизнь)
- Господину полицейскому - за то, что занимался тем же самым, но в еще более изощоенной форме.
- Всем нашим клиентам и гостям, мне сложно выделить среди вас кого-то одного - за то, что вы были)
- Лисе - за то, что волновала рябь и побуждала совершенствоваться.
- Господину судье - за, смею надеяться, съемки самого главного
- Господину Аптекарю и преподобному Гиэю - за то, что все-таки попытались спасти. За нужные слова. За поддержку непутевой дуры.
- Дому Датэ -за активность%) за покровительство.
- Наследнику клана Датэ - за то, что был тем, кем был. Дэрил, несмотря на прохлопанный экшен - сыграли мы, как я считаю, очень правильно.
- Преподобному Рюдзану, Умэко - за то, что не были равнодушны ни до, ни после. За благословения и веру.
- Господину Тамура Дайичи - за то, что был. За то, что встретился и за то, что случилось. Вообще, Дракон, моя благодарность неописуема и слабовыразима в словах. Надеюсь, отчет донесет хотя бы частично.
Это было вступление номер раз. А сейчас будет второе.
Варнинг, читать обязательно)Перед вами - жуткая попытка стилизации под Ихара Сайкаку, напичканная стихами, отсылками и цитатами. С элементами психодела, выделенного курсивом - потому как я не могла написать этот отчет, вырезав оттуда конкретные эмоциональные куски. Поэтому, господа, весь пафос, все красивые эпитеты и метафоры - не приступы мнимого нарциссизма, а именно _стилизация_. Согласно авторскому замыслу, таю вообще о себе не рассказывает: о ней рассказывали другие люди, местами коверкая факты, местами дополняя - а потом из этих рассказов родилось вот такое вот. Ну а куски психодела... мало ли, откуда они могли взяться. Тут можно самим додумать)
Все стихи и письма, имевшие место быть на игре - сознательно изменены, оставлен только приблизительный смысл. Потому как слишком личное. Да простят меня партнеры по отыгрышу.
Мне очень жаль, что я не смогла уместить в повествование все прекрасные моменты: мальчика-"Почту России", избавление веселого дома от налогов, героический поступок полицейского на смертном одре... мы их еще вспомним и посмеемся, правда?
Текст, увы, слабовычитан. Не до того было. Окажется достойным - причешу по всем статьям.
Прошу прощения у всех, если что не так.
А теперь, наконец, приступаем.
Алая бабочка.
I В храме Сэнгакудзи, что до сих пор стоит в Токио, храня покой сорока семи ронинов из Ако, есть старая каменная стела, поросшая мхом. Камень потемнел, выбитые на нем иероглифы уже едва заметны – и не скажешь с ходу, кто здесь покоится. И все-таки немногие посетители проходят мимо. Им непонятно, почему эта старая могила притягивает взор, и они ищут ответа у служителей Сэнгакудзи. Кто-то, кто помоложе, вежливо поклонится и извинится за свою неосведомленность. Те, кто постарше или те, кто не так давно тоже не смог пройти мимо, расскажут историю несчастной любви куртизанки по имени Акэми. Движимая сильным чувством к юному наследнику клану Датэ, она заколола себя кинжалом, дабы не стоять препятствием между возлюбленным и его молодой невестой из благородного дома. В благодарность господин Датэ поставил на могиле Акэми памятную стелу.
Выслушав эту историю, иные вздохнут с грустью, а иные – те, кто умеет читать по-японски, удивятся про себя: почему же им показалось, что один из полуистершихся иероглифов был – «сталь»?
Все дело в том, что эта известная история – только малая часть истории истинной. И лишь немногие старые монахи храма Сэнгакудзи, улыбнувшись своим мыслям, могут поведать ее. Да, были и Акэми-таю, и самурайский кинжал, и юный наследник Датэ со своими милостями. Но правда в том, что было и другое, и история эта куда более трагична. Говорят, один неизвестный творец даже написал пьесу, которую никогда не позволили бы поставить чиновники сегуна – вот пьеса так и осталась несыгранной. Неизвестно, сохранился ли ее текст. Впрочем, пока вдохновивший творца сюжет тихо и тайно продолжает жить, кто-то может обессмертить ее еще раз. А пока те, кто выслушал правду об Акэми-таю, жертвуют в храм Сэнгакудзи шесть мелких монет. Всегда.
Послушайте и вы.
Акэми-таю блистала в Эдо в годы правления сегуна Токугава Иэнацу, радуя собой посетителей веселого дома «Мацурика» в квартале Ёсивара. Среди прочих ее талантов выделялось умение складывать стихи и пение; прославилась она также тем, что, в сравнении с другими таю, часто одевалась просто, носила мягкие пояса без броского рисунка и кимоно без пышного валика – но умела показать очарование этой простоты.
Обе ее наставницы были прекрасными, утонченными таю из самого Киото, старой столицы – и будущность Акэми, Сияющего Плода, казалось, была обеспечена. Вот только за все четыре года, что эта девушка провела в ранге таю, она никак не желала обрести себе постоянного покровителя. И, хоть и была она мягка и ласкова со всеми гостями, время от времени ощущалась в ней стальная непреклонность. Стоило кому заговорить о выкупе – таю так или иначе давала понять, что не желает этого. Вот и оставалось гостям лишь посещать ее, а хозяйке заведения, Момотачи, качать головой и заводить с Акэми беседы о будущем: портить ценный товар побоями она не любила. Но Акэми-таю все так же вежливо обещала подумать и выбрать – и продолжала отказывать всем, кто желал ее выкупить, будь то богатый самурай, чиновник или купец.
Казалось бы, жить подобным образом – большой риск для куртизанки, запертой в золотой клетке до полной выплаты своего долга. Младшие сестры Акэми шептались за ее спиной, судача то о тайном бедном любовнике, которого таю поклялась любить вечно, то о страшном уродстве под полами кимоно, а то и просто – об упрямстве, о чрезмерной гордыне, проступающих сквозь маску учтивости и обходительности. И о том, что таким своим поведением Акэми-таю привлекает к себе все больше и больше взглядов, когда устраивает парадные выходы.
Но невдомек было ярким мотлькам Ивового мира, что иное волнует госпожу Сияющий плод, и не тайный любовник или же простая прихоть вынуждают ее украдкой падать ничком в своих покоях и до утра не смыкать глаз, тихо шепча ей одной ведомую молитву. Впрочем, история эта в своем роде не единственная – поведать подобное, увы, можно о многих и многих дамах, принявших вместе с мужчинами своего дома тяжкий удар судьбы и познавших тяготы поражения.
Три послушания связывают женщину при жизни: отцу, мужу и сыну. За ними тремя следует она и в зной, и в стужу, и в радость, и в горе. И если так было всегда – не стоит роптать на судьбу. Как бы тяжело тебе ни было, какими бы неправильными ни казались тебе действия твоего господина. Для того, чтобы исправить их – есть мужчины твоего дома, верные вассалы и советчики. Но что делать, если их рядом нет?.. Будет ли дерзостью поднять в темноте бумажный фонарь и зажечь его?..
Сквозь ночную мглу
Пробился неверный свет:
Вспыхнет – погаснет…
Немногим из нас ровный
Свет озарял дорогу.
Некогда служил под знаменами князя Санады самурай по имени Хираи Хосиити, сражавшийся на стороне клана Тоётоми в далеком двадцатом году Кэйтё, или же первом году Гэнва, эры Великого Мира. Несмотря на отчаянное сопротивление Осакского замка, войска Тоётоми не смогли противостоять Токугаве Иэясу и потерпели поражение. Хираи Хосиити в той войне потерял своего единственного сына-наследника: тот храбро сражался в битве против самураев Токугава и Датэ, но не вышел из нее живым – Хосиити видел потом его тело, исколотое копьями, со страшными ранами на спине. Датэ ли, Токугава ли – было сложно понять. А поскольку господину Хираи было сложно понять – и ненавистью он воспылал тоже к обоим домам.
Когда замок в Осаке пал, господин Хираи не совершил сэппуку и был среди тех, кто заслужил формальное прощение Токугавы. Но долго служить при новом сегуне Хосиити не смог – он оставил службу вскоре после того, как женился во второй раз, на девушке из такого же обреченного рода. И семейство Хираи отправилось странствовать по стране, стремясь найти то место, где его глава смог бы обрести долгожданный покой. Только знала его супруга, госпожа Тэруми: покой не ожидает Хосиити в теплом доме – но ожидает в теплой крови. Ведь каждую ночь ее муж повторял едва слышно: «Сын за сына, жизнь за жизнь». И всякий раз приезжая на новое место, берясь за новое занятие – будь то обучение детей местной знати, или чайная церемония, или искусство каллиграфии – господин Хираи ждал удобного случая. Случая, который позволил бы ему отомстить, забрав жизнь сына одного из его врагов – а затем уйти самому, положив конец своему бесчестью. Но время шло, а случай не представлялся. К тому же, вместо сына-наследника Тэруми в положенный срок родила дочь, которую назвали Тэцуко – «стальной». Хосиити с трудом скрыл свое разочарование: Тэцуко не была сыном, который помог бы в мести роду Хираи и, в случае чего, достойно принял бы дело отца. Впрочем, со временем он по-своему полюбил дочь: он сам рассказывал ей о героическом прошлом - обычно после того, как выпивал – иначе матушка плакала горьше и умоляла его быть потише; сам чертил перед ней гербы великих домов – иные долго и обстоятельно, иные стирал сразу, об иных вспоминал с тоской; сам однажды обмолвился о деле всей своей жизни – за стенкой и словно бы не ей…но Тэцуко услышала и, несмотря на свой возраст, все прекрасно поняла. Твердо пообещала она исполнить отцовскую волю. Пусть она всего лишь девчонка - но когда-нибудь, сказала Тэцуко, смогла бы она отомстить и за брата, и за честь семьи.
Для пущей уверенности Тэцуко выкрала со старых отцовских доспехов лоскут ткани, что некогда был прикреплен к проданной латной перчатке. На этом лоскуте был герб Хираи, и о том, где этот кусочек ткани, никто не знал – иначе матушка непременно отняла бы его у Тэцуко. А этот красный лоскут напоминал дочери Хосиити о ненависти к Токугава и Датэ, виновных в том, что семья Хираи крайне редко видела в чашке рис и не могла больше с гордостью носить родовую фамилию.
В тайных скитаниях шло детство Хираи Тэцуко. В разговорах отца с самим собой, который нигде подолгу не задерживался, все больше пил и как будто все реже думал о мести. В переживаниях матери и причитаниях старой служанки Ман. И в обещаниях самой себе стать достойной дочерью воина.
Разумеется, дело оказалось несоизмеримо сложнее слова. Отец умер слишком уж внезапно, и Тэцуко не успела продумать, что делать дальше. Дешевое сакэ и усталость от жизни свое дело сделали: никому неизвестно, что же конкретно понял для себя Хираи Хосиити, но одним зимним утром призвал он к себе всю свою семью и взрезал живот, умирая в страшных мучениях – не было рядом никого, кто мог бы снести ему голову. Следом же, как подобает, должны были уйти его жена и дочь. Но Хираи Тэруми посмотрела на девочку – и дрогнула рука с зажатым в ней кинжалом: мать Тэцуко ослабла здоровьем, и сердце ее также ослабло от постоянных лишений. Ей не было суждено достойно завершить свой жизненный путь.
…- Я плохая мать. Ками и будды, какая я недостойная мать… - Мама и Ман, старая служанка, тогда проплакали всю ночь. Взрослые плачут и комкают рукава. А ты просто сидишь рядом и ждешь, когда же настанет время умирать, стараясь даже не дышать слишком громко: ведь если перед лицом неминуемой гибели убивает себя господин глава рода, то и его семье надлежит последовать за ним.
А наутро понимаешь, что живешь. И не умрешь ни в эту ночь, ни в следующую.
Казалось, вчера
Бумажного змея хвост
В руке держала…
На Запад иль на Восток –
Повсюду зима пришла.
Страдания и странствия иссушили Тэруми: и пары лет не прошло, как мать Тэцуко слегла от боли в груди и больше не встала, поскольку средств на хорошего лекаря уже не осталось. И, хоть в глубине души дочь знала, что матери уже не помочь, она продолжала цепляться за надежду в речах служанки – еще не догадываясь, что нужда изменила женщину не в лучшую сторону.
Ман недолго проработала, плетя вместе с Тэцуко корзины – однажды она предложила девочке вместе отнести товар на рынок. Домой вместо Тэцуко вернулась внушительная сумма денег – а за девочкой захлопнулись ворота веселого дома «Мацурика». Что ж…со временем уже Акэми-таю поняла, что Ман просто устала от лишений, а дочка госпожи, в конце концов, не была ее родственницей. Или же это была причудливая старухина забота. Кто рассказал бы теперь?
Ман поведала представительной хозяйке заведения – госпоже Эмиэ, бывшей таю из самой старой столицы – жалостливую историю о том, что вынуждена продать дочь своей благородной госпожи, дабы собрать хоть немного денег ей на лечение. Госпожа Эмиэ, бывшая таю из Киото, кивала головой и говорила о миловидной внешности, чистых помыслах и будущей выгоде от приобретения такой девушки - Тэцуко же сидела и не верила своим ушам. Пребывая в странном оцепенении, она ни разу не остановила Ман и не уличила ее во лжи. Только когда сделка состоялась, Тэцуко поняла, что ее продали.
А потом было уже поздно.
Поначалу дочь господина Хираи не пожелала смириться с постигшим ее позором. Она попыталась уморить себя голодом. Но госпожа Эмиэ умела становиться жесткой и решительной, когда того требовали обстоятельства, и заставила девочку есть. Тогда Тэцуко попробовала убежать – ее поймали прежде, чем она успела отыскать лазейку в заборе. Пришлось решиться на последнее: как-то под вечер Тэцуко проникла в покои хозяйки «Мацурики», упала перед ней на колени и честно призналась, что происходит из клана, враждебного Токугава, и не собирается менять сторону за право есть досыта и спать крепко, а уж тем более – за то, чтобы угождать незнакомым мужчинам. Так что лучше было бы госпоже сразу же сдать Тэцуко властям.
Выслушав девочку, госпожа Эмиэ встала и прошлась вдоль всех стен комнаты. Потом присела рядом, приложила холеный пальчик к губам Тэцуко и с улыбкой поблагодарила за доверенную тайну.
- Но тайне этой суждено будет остаться нашим маленьким секретом. Видишь ли, я вовсе не собираюсь лишаться такой милой девочки, у которой есть все шансы стать достойной куртизанкой. К тому же, если ты так хочешь отомстить – благоразумно ли сразу сдаваться на милость властей? Не лучше ли сперва достаточно возвыситься для того, чтобы выбрать достойную жертву? Сейчас твоя цель стоит множества усилий… а в будущем может стоить одного лишь твоего взгляда. Или же – ничего не стоить.
Эти слова, произнесенные шепотом у самого уха, отпечатываются в памяти огненными знаками, а на губах – драгоценной мантрой. Они поддерживают на плаву и не дают наложить на себя руки, заставляют упорно заниматься и идти вперед, к будущему красавицы из Ивового мира – мира непрочного, как иней на траве. Чтобы потом, во всем блеске шествуя по главной улице веселого квартала, позволить услышать всем. Всем своим видом, каждым движением ножки в тяжелом кома-гэта, звоном шпильки, украдкой кинутым взглядом – бросить эти слова в лицо тем, чей взгляд из толпы обжигает сильнее прочих: «Я живу, я красива, вы восхищаетесь мною сейчас, как божеством – и мне ничего это не стоит…»
Мимолетен, но
Ярок триумф богини
У красных ворот
Так говорила госпожа Эмиэ, немало повидавшая на своем веку, и Тэцуко, выслушав ее, решила остаться. Хозяйка веселого дома убедила девочку скрыть свою правду ото всех – а вместо правды родилась красивая легенда о героической дочери: больной отец-мастер чайной церемонии; свалившаяся от непосильной работы мать, ткавшая дни и ночи напролет; несчастная старая служанка, вынужденная отправить маленькую, но уже такую добродетельную дочь в веселый дом… Девушка из семьи утонченных людей, продавшая себя, дабы спасти умирающих родителей – таких любили в веселых кварталах, и любят до сих пор. На таких и теперь падки что самураи, что торговцы. Госпожа Эмиэ обеспечила Тэцуко будущее и рассчитывала на благодарность. И от этого было никуда не деться.
Госпожа Эмиэ дала ей имя «Сэнкити» - имя это более приличествовало мужчине, но не подходит ли оно, как никакое иное, девушке, которую при рождении нарекли «сталью»? Так рассудила и хозяйка «Мацурики» - и сама стала наставницей новой ученицы, минуя старших сестриц. Она научила ее хитростям ремесла поспособствовала тому, чтобы не походила в будущем Сэнкити ни на одну таю, прежде известную в Ивовом мире. Сэнкити же с готовностью училась, храня в своем сердце заветные слова, и вскоре стала поистине ценным приобретением «Мацурики». Будучи коси и получив новое имя, Акэми – «Сияющий плод», была она передана новой владелице в числе драгоценных кимоно, шитых золотой нитью, и прочих сокровищ дома.
Перед Момотачи – новой хозяйкой веселого дома, бывшей «младшей сестрицей» госпожи Эмиэ – Акэми предстала все с той же историей, что придумали они вместе со своей учительницей. Сама же госпожа Эмиэ окончательно отошла от дел, поселившись в доме преуспевающего торговцем шелком где-то в Киото, на своей родине.
Новая окаа-сан окинула оценивающим взглядом коси, в то время весьма популярную среди клиентов «Мацурики», и не терпящим возражений голосом заявила, что не кто иной, как эта девушка в скором времени украсит веселый квартал своим парадным выходом. Ровно через год так оно и вышло: одетая в красное с золотом, под алым зонтом, в тяжелых лакированных кома-гэта шествовала Акэми по улицам Ёсивары – и не было в тот день того, чей взгляд не задержался бы на ее бледном, как осенняя луна лице и ладонях, подобных лепесткам вишни. Случись в те времена «четырем королям», что некогда прославили в ресторане «Мацуя» злосчастную О-Сан, восседать поблизости – им вряд ли пришлось бы устраивать судилище, ибо не было Акэми-таю в тот вечер равных среди женщин.
В тот вечер многие видели распустившийся цветок, а осыпающиеся лепестки – видели единицы.
Слышишь из толпы восторженные возгласы – пусть… разве не столь же громко вскрикивают мужчины, напившись до беспамятства? Чувствуешь на себе глаза, горящие страстью, мимолетной влюбленностью, восторгом – пусть. Разве не то же самое видишь ты раз за разом, сидя за решеткой и выбирая того, на чей безмолвный зов откликнешься? Это не новое – это все то же, просто поданное чуть иначе. Не вздрагивай и не дрожи. Просто иди вперед, рассекая море огней – божеству положено высоко держать голову и не одаривать взглядом никого.
В глубокой ночи сложатся строки:
Веселый квартал
День и ночь пламенеет –
Сгорают судьбы
Ты можешь врать себе сколько угодно: надолго ли тебя хватит?
Надо сказать, еще в бытность коси Акэми-таю стала нравиться ее жизнь. Ей нравились ее одежды и шпильки, ее мужчины и ее вечера, суета веселого дома, смех и вечное движение, шелест рукавов и звон чарок. Она полюбила прогулки с клиентами под цветущей вишней, танцы под сямисэн и хмель, ударявший в голову. Веселясь с сестрами и шлифуя свое мастерство, она все-таки стала одной из первых женщин города Эдо. А в мыслях о своем первом парадном выходе Акэми-таю чувствовала себя по-настоящему важной особой. Что до того, что тело дочери самурая шло по рукам, пусть и чистым рукам – все преходящее, и это еще не самая страшная пытка: все – одного, двух, десятерых - можно стерпеть ради…
Да, лоскут с гербом все еще был при ней, в заветном месте. И пусть все реже и реже – Акэми-таю доставала его. Особенно – теми вечерами, когда инкогнито случались гости из Токугава или Датэ. И то ли их берегли ками и будды, то ли карма дома Хираи довлела над долгом Акэми-таю – но именно этих гостей ждала она к себе на долгие ночи, и именно они не оставались с ней надолго. Те же, кто добивался ее деньгами и милостями, вынуждены были раз за разом довольствоваться вежливым отказом.
Случалось, что после она пила сакэ, чтобы поскорее развеселиться и спрятать свой стыд поглубже. Судьба неумолимо толкала ее расстаться с первой жизнью, полностью погрузиться во вторую и забыть о клятве, когда-то данной отцу. Пристало ли женщине из воинского рода, запятнавшей себя чужими прикосновениями и фривольным поведением, думать о чести? Нельзя быть и бабочкой, и клинком. Так думала Акэми-таю – и стала проскальзывать в ее улыбке недосказанная грусть: то очарование, которое принято среди людей утонченных называть «югэн». И зазвучала слава Акэми-таю еще громче. Быть может, она бы в конце концов ответила одному из своих воздыхателей благосклонностью – но тут колесо ее судьбы причудливо повернулось.
Однажды, в праздник цветения вишни, когда таю вместе со своими сестрами пела и танцевала для нескольких богатых повес, остановился неподалеку всадник в широкой шляпе, сопровождаемый вооруженными телохранителями. И хоть не видела Акэми-таю его лица – слишком долго пробыла она в веселом доме, чтобы почувствовать на себе чужой пристальный взгляд. Незнакомец же, замерев на несколько мгновений, коротко кивнул телохранителям и отъехал от веселой компании.
В тот же вечер встретила Акэми-таю сияющая окаа-сан, госпожа Момотачи, и объявила ей, что нынче посетит ее высокий гость. Гость этот молод и хорош собой, но, как сказывают, весьма горяч и несдержан – а потому настояла окаа-сан, чтобы Акэми-таю обслужила его так, как подобает обслуживать самого даймё, явись он под сень веселого дома.
Акэми-таю подчинилась, не желая бед «Мацурике» - и в положенное время, нарядившись в алый наряд с узорами в виде павлиньих перьев и белый парчовый оби с серебряно-лиловым шитьем, ожидала того, кто настоял на ее присутствии. Каково же было ее удивление, когда узнала она в вошедшем юноше Датэ Тэрумунэ, наследника клана Датэ пятнадцати лет. И сердце Акэми-таю, впервые за несколько лет, пропустило удар.
Сказано, что терпение – одна из главных добродетелей женщины. Что тем, кто умеет ждать и терпеть, воздается сторицей и при жизни, и в грядущем рождении. Сказано… но всякий раз удивляешься, когда наконец-то дожидаешься: чем дольше ждешь – тем сильнее удивление. Главное – поверить в то, что долгожданный миг близок. И не спугнуть его. Ведь не один путь так не извилист, как путь кармы.
Два шага вперед –
Друг другу навстречу…гонг
В сердце прозвенел.
Наследник клана Датэ действительно был юн, горяч и хорош собой. Не был он лишен и некоторого бахвальства, присущего почти всем молодым людям его возраста: с улыбкой слушала Акэми-таю его истории о подвигах совершенных и о тех, что совершить еще только предстояло. О, многих мог пленить юный Тэрумунэ своим красивым лицом и пылкими речами – но таю, познавшую многих мужчин, его речи не столь восхищали, сколь забавляли… в первую встречу наследник Датэ показался Акэми-таю избалованным и надменным. И кто знает, что случилось бы, когда б не Каткура Рэн, верная клану женщина-воин, сидевшая прямо на галерее и ничуть не смущавшаяся творившегося вокруг разврата. Вполне возможно, в ту ночь он чуяла опасность, поджидающую молодого господина – и Акэми-таю оставалось лишь прижать руку к груди, нащупать зашитый в мешочек фамильный герб и мысленно произнести взволнованным голосом: «Сын за сына». Дождавшись заветного желания, главное – не спешить.
В ту ночь Акэми-таю и наследник клана Датэ поставили рядом свои изголовья, и господин Тэрумунэ остался доволен и очарован. В знак признательности оставил он таю обещание прийти еще – и все равно нескоро смог «покинуть на рассвете возлюбленную». Акэми-таю еще долго лежала на смятом футоне, размышляя о внезапной удаче в той, иной жизни и понимая, что не иначе как сами боги напомнили: нельзя забыть о том, кто ты на самом деле.
Алой дорогой
Лежит меж нами рукав -
Случайно или?..
Как и предполагал весь веселый дом, визиты наследника клана Датэ не ограничились одной встречей с Акэми-таю – и вскоре побежал по углам «Мацурики» шепоток, что посчастливилось старшей сестрице поймать в свои силки крупную и завидную добычу. Тихие вздохи из-за расписных фусума провожали шаги молодого Тэрумунэ, когда Акэми-таю и ее ученица – камуро по имени Кириэ следовали рядом с гостем до приготовленных покоев. Сама же Акэми-таю тихо вздыхала о другом: как бы не выдать себя и не смягчиться тогда, когда нужнее всего будут твердость руки и духа. Ведь рано или поздно должен был Тэрумунэ отослать подальше Катакуру Рэн.
Когда пришла пора Акэми-таю вновь пройтись во всем великолепии по улицам города Эдо, решимость ее окончательно окрепла. Осталось дождаться того вечера, когда в веселом доме будет слишком шумно, а Тэрумунэ – достаточно беспечен.
В «Мацурику» иногда захаживал пожилой, но все еще крепкий и полный жизненной силы бродячий Аптекарь, прозванный меж девушек Сэнсэем. Такие люди в веселых домах на хорошем счету: в их коробе можно найти и средство, которое возбудит страсть в самом холодном любовнике, и снадобье, которое поможет избавиться непутевой работнице от нежеланной обузы. Вот и Акэми-таю, узнав о том, что Сэнсэй наведался в Эдо, подозвала служанку и велела ей пригласить Аптекаря в «Мацурику». Встретив гостя, таю попросила приготовить ей снадобья для изгнания плода, а вдобавок, тайно, сонное зелье – и забрала оба средства спустя несколько дней. Не обошлось, конечно, без доноса окаа-сан – но и Акэми-таю, и Сэнсэй сделали вид, что речь шла лишь о микстуре, убивающей несозревшего ребенка. Госпожа Момотачи порадовалась благоразумию своей таю, да и оставила их с миром. Сэнсэй же ничего не сказал Акэми-таю, а лишь любезно выпил с нею и еще одной девушкой - Хакусин, к которой наша история еще вернется – подогретого сакэ, заведя разговор занятный, но ни к чему не обязывающий.
И вот пришло время госпоже Акэми развлечь толпу парадным шествием таю, без которого теперь и не представишь город Эдо. Свита с положенным ее рангу алым зонтиком ожидала Акэми-таю у ворот усадьбы богатого господина, соседа самого канцлера. И стоило таю выйти на улицу, стоило серебряным подвескам на ее шпильках зазвенеть, ударяясь друг о друга – толпа собравшихся зевак взволновалась, как волны Западного моря в зимнюю пору. В трех слоях красного шелка, перетянутых изысканным черным оби с ярким узором, в тяжелом золотом кимоно с пурпурными узорами в виде пионов и колесниц походила таю на диковинный цветок или огромную бабочку, летящую у самой мостовой. Кто-то из простых людей даже принял Акэми-таю за знатную даму – во всяком случае, ей почудился этот возглас бесхитростного восторга. Но этикет и правила не позволяли таю поворачивать голову или вглядываться в окружающие ее лица: только вперед должна она смотреть, как бы ни было страшно плавно скользить по булыжникам маленькими ножками в тяжелых черных сандалиях.
И все же не укрылся от глаз Акэми-таю Датэ Тэрумунэ, следующий за шествием с самого его начала и сияющий, что золотой рё или черепаховый гребень в угольно-черных волосах. Улыбка его говорила о том, что он не планировал обделять вниманием свою любовницу. Больших трудов стоило Акэми-таю сохранить спокойствие и церемониальное величие, когда оказались они рядом, почти вплотную друг к другу. Во взгляде Тэрумунэ было обещание, и обещание это могло ему дорого стоить.
Но вот пришла пора шествию остановиться у чайной «Дыхание зимы», чтобы перевести дух и насладиться церемонией; девушки же могли позволить ногам немного отдохнуть от тяжелой обуви. Сопровождаемые охранниками, обитательницы «Мацурики» грациозно вплыли в уютную чайную – и сдержанную строгость комнаты заполнили яркие рукава.
Хозяева чайной любезно предложили таю и госпоже Момотачи отведать чрезвычайно редкий сорт черного чая, прибывший из-за моря, а также позволили вдохнуть его аромат. Сладковато-терпкий запах щекотнул нодзри Акэми-таю, напомнив о поздней осени – ей взгрустнулось, но грусть эта была светлой и ничуть не помешала завести беседу с молодой хозяйкой «Дыхания зимы». Говорили, как подобает, о чае и его сортах, а также об обычаях веселого квартала – то есть, о том, до чего всегда бывают жадными чужие уши.
В самый разгар беседы в чайную вдруг зашла девушка-посыльный с меняльной станции. Запыхавшись, протянула она бумагу с изображением милосердной Каннон – никак послание из святого места! Сестры с любопытством смотрели через плечо Акэми-таю, пока она принимала послание и предлагала уставшей девушке чаю.
Послание это было – благословением из самого храма Сэнсодзи, самого почитаемого в Эдо. Настоятель его посылал госпоже таю стихотворное благословение, призванное защитить ее и ее ноги во время шествия:
Улыбка Будды
Озаряет сияньем
Путь по облакам.
Высоко на небесах
Не страшись падения.
«Ах, преподобный Рюдзан всегда так добр и внимателен ко мне…Непременно напишу ему ответ сейчас же!» - решила Акэми-таю и попросила у хозяев чайной кисти и бумагу. Вот что сложила она в эти мгновения:
Легкой поступью
Скольжу я по облакам,
Навстречу свету.
Величайшую храбрость
Дарует тепло в душе.
Посыльная с меняльной станции тут же вызвалась доставить послание настоятелю Сэнсодзи, но ее все же уговорили допить чай и посидеть немного в приятной компании.
Но вот настала пора идти дальше. Растроганная приемом, Акэми-таю снова попросила письменный прибор и лист бумаги. Она нарисовала на прощание кота «манэки-нэко», приписав от себя пару теплых строк. Хозяева тепло простились с процессией, и она двинулась дальше.
Проходя мимо лавки редкостей, которую держали приезжие братья Сасаки, процессия вновь была остановлена: хозяин лавки позвал таю в гости – отведать, по его словам, «настоящего чаю», взглянуть на товары и полюбоваться со вкусом разбитым садом. Акэми-таю не стала отказываться от приглашения, ибо это было совершенно неприемлемо. Она с удовольствием посмотрела на товары, разложенные на прилавках, и восхитилась представленной коллекцией гравюр: едва ли не все мастера того времени были собраны в коллекции братьев Сасаки. Господин хозяин же, не слушая слабых возражений, преподнес в дар таю и ее окаа-сан несколько невероятных по красоте и ценности работ, тут же бережно переданных на хранение девочкам-камуро.
Чай в лавке Сасаки так же оказался превосходным, равно как и сад – с глубоким и чистым прудом, с идеально отраженными в зеркальной глади камнями. Женщины были взволнованы открывшимся зрелищем, и Акэми-таю спела гостеприимным хозяевам песню о смене сезонов: голос таю звучал тем очаровательнее, чем более очарована она была.
Они раскланялись с хозяевами лавки, довольные друг другом. А за воротами Акэми-таю уже ждала весть о том, что нынче ее собирается навестить сам наследник клана Датэ. Что ж…верно говорят, что со временем женщине достаточно одного взгляда любовника, чтобы угадать его намерения.
На миг Акэми-таю показалось, что вот он – вечер, когда все решится. Но нет: в этот вечер за ними бесспорно будет наблюдать множество глаз, раз все уже оповещены. Риск того, что помешают ей осуществить задуманное, был бы велик, как никогда… Следовало договориться с Тэрумунэ о тайном свидании, о котором узнало бы как можно меньше народу. Или устроить шумный вечер – быть может, даже поэтический турнир – где всем было бы дело до вина и забав, но не до отдельных гостей. Своими мыслями о том, что неплохо было бы поднять престиж заведения каким-нибудь веселым событием, таю поспешила поделиться с госпожой Момотачи. Той понравились мысли девушки, и она обещала подумать и устроить – да хоть бы и следующим вечером, пока жара еще гонит мужчин в прохладу галерей веселого дома.
Потому-то и сложно было Акэми-таю унять легкую дрожь, когда к ней явился наследник Датэ – и она увидела, что он неспокоен.
Надо сказать, еще ожидая его на открытой галерее, отделенная от мира решеткой, Акэми-таю слышала обрывки новостей. Говаривали о лисице, воровавшей в Эдо пирожки и морочившей голову доверчивым юношам. Якобы завелась эта лисица нынче днем и смущала городскую жизнь. Всем известно, что добродетельные жены считают таю зловредными лисицами – а потому отношение к лисам в веселом квартале несколько иное, чем за его пределами. Девушек эта новость скорее развлекла, чем расстроила. К тому же, в этот самый момент к окаа-сан зашел старик татуировщик, ставший предметом сплетен «Мацурики», пока госпожа Момотачи не слышала – и новость быстро затерялась среди шепотка из-за рукавов. Но вот пришел господин Тэрумунэ – и живо об этой новости напомнил: дух наследника рода великих воинов пылал, и не было в этом сравнении никаких преувеличений. Оказывается, встретилась лисица и Тэрумунэ – прикинулась слабой девицей и попросила проводить ее до дома. Но зоркий господин Датэ углядел у негодницы лисий хвост и проводил ее…к монахам в храм, если б не убежала! Так с усмешкой закончил свой рассказ высокий гость, и верная Катакура Рэн сдержанно поддержала его боевой настрой. Акэми-таю, как и положено, восхитилась историей и доблестью своего покровителя, после чего предложила ему отдохнуть в своих покоях. Тэрумунэ охотно принял ее предложение, а госпоже Рэн внезапно велел остаться.
В тот вечер странное случилось с Тэрумунэ: едва переступил он порог комнаты Акэми-таю, как исчезла часть его бравады. Речи наследника Датэ, едва он пригубил вина, были наполнены двойным смыслом и тайной печалью. Таю из веселого дома немудрено было догадаться, что за такими мудреными фразами кроется грустная для многих любовниц весть о женитьбе – но не стала отчаиваться: куртизанке нечего надеяться на то, чтобы выйти из веселого дома супругой даймё – так, прямо, и сказала Акэми-таю, коснувшись плеча своего любовника и положив голову ему на колени.
- Глупа та из нас, кто мечтает в одночасье сделаться высокородной дамой – хоть и принято считать таю званием, равным званию чиновника пятого ранга, - кротко утешала наследника Датэ девушка. – Мне же будет достаточно и того, что вы решите выкупить меня в качестве наложницы…и я готова ждать, ждать очень долго – об этом, уверяю Вас, не стоит беспокоиться.
- И все же…ведь можно по-разному любить воду и огонь? За то, что каждая из этих стихий совершенно особенная …за то, что они разные? Можно ли любить их совершенно одинаково? – спрашивал не то у таю, не то у пустоты наследник Датэ, внимательно глядя в глаза своей возлюбленной. А потом его захлестнула страсть, как захлестывали все прочие душевные порывы – таким уж человеком он был. И Акэми-таю в этот момент не могла не держать его в своих объятиях – так решительно и порывисто Тэрумунэ в них бросился. Он и впрямь был похож и на бушующее пламя, и на бурную реку, предаваясь любви самозабвенно и не скупясь на проникновенные слова.
… - Любимая моя, никогда тебя не покину, - выдохнул он в тот момент, когда уже не смог себя сдерживать, и дрожь его передалась Акэми-таю. Невдомек было наследнику Датэ, как прекрасен он был в тот момент, и какие тоска и горечь вдруг охватили душу девушки, едва она услышала эти искренние слова. В то краткое мгновение Акэми-таю готова была провалиться сквозь землю за свою ложь перед этим честным, смелым, безумно влюбленным юношей. Лишь напоминание о том, что лоскут еще не истлел, и дух отца не сможет обрести мир из-за ее слабости – лишь это помогло девушке сохранить лицо и прижать голову наследника Датэ к своей груди, где неровно билось чуткое сердце.
Поймешь врага – выиграешь сражение. Так говорят. Жаль только, не говорят, когда нужно остановиться в своем понимании, когда опасная грань становится слишком близка. Все мы смертны, люди этого мира, и как же легко пропустить тот момент, когда ты настолько хорошо понимаешь врага, что меч в твоих руках застывает. И вдруг наступает озарение: не поднять его – не поднять на то, что ясно, как небо на рассвете. Ведь враг дышит, как ты, живет, как ты, любит и ненавидит. И боится тоже. Да что там, сердце порой стучит так же. Как было бы хорошо, если бы к лицу каждого врага в твоих глазах приросла маска демона…как было бы просто.
Враг успокаивает дыхание. Враг по рождению – тот, кого знаешь лучше брата, лучше семейной легенды. Враг разгорячен, растрепан, его руки все еще крепко сжимают плечи. Мгновение назад вы вдохнули вместе. Враг так человечен, что хочется плакать.
О, как же горько
В поединке расколоть
Прекрасный клинок...
За случившееся наследник клана Датэ заплатил щедрее обычного.
«Завтра», - твердо решила Акэми-таю, пока Тэрумунэ приходил в себя. – «Завтра, ни днем позже. Придумаю что-нибудь – и исполню клятву, данную отцу. Иначе моя рука перестанет быть твердой».
Так обозначила девушка, некогда бывшая дочерью самурая, свой последний день. Возможно, кому-то потом покажется странным, что на пороге смерти Акэми-таю вела себя как будто даже беспечно. Но человеческое сердце способно привыкнуть ко многому. Даже к смерти, когда она не первую весну стоит у тебя на пороге… Да и не пристало куртизанке много грустить и тосковать о смерти: смерть ее почти всегда – внезапна.
Но и куртизанке ведомы человеческие страхи. Поэтому, когда наследник Датэ покинул ее, Акэми-таю вышла на открытую галерею и присела за решеткой: ей хотелось, быть может, в последний раз посмотреть на залитую огнями главную улицу квартала Ёсивара, проведя несколько часов в молчаливом созерцании.
Где-то в дальних покоях послышался шум, колыхнулся занавес-норэн: наследник клана Маэда покинул свою возлюбленную, Кисараги-синдзо. Счастливица…ей с ним так легко и привольно, и не связывают ее никакие клятвы и узы крови! Вот уж воистину – пара из Ивового мира, где принято
«…Жить всегда единым мигом, тратить все время на удовольствие
от созерцания луны, снега, вишневых цветов и кленовых листьев;
петь песни, пить сакэ, ласкать друг друга, плыть, плыть… Никогда не расстраиваться, если нет денег, никогда не быть грустным в глубине сердца; всегда походить на растение, движимое речным потоком…»
Но стоило Акэми-таю мысленно пожелать возлюбленным короткого, но яркого счастья – послышались тревожные возгласы: синдзо Кисараги нездорова! Видели в ее покоях смутный силуэт, мазнувший по стене лапой – и вот лежит синдзо, бледна и слаба, на футоне, а испуганные служанки спешат за лекарем… К несчастью, Акэми-таю ничем не могла помочь – только расспрашивать у ученицы, Кириэ, о происходящем.
Кириэ эта попала в веселый дом несколько лет назад, после большого пожара в городе Эдо – и ничего не помнила о своем происхождении. Происходила же она явно не из бедного рода: обнаружила в себе девочка склонность к музицированию, хорошо играла на флейте и сямисэне – а ведь такому простолюдинок не учат… Проникшись сочувствием к девочке, Акэми-таю охотно взяла ее к себе в ученицы и всячески оберегала: ей просто нужно было к кому-то привязаться в этом мире. Жаль, Кириэ нельзя было излить душу… Но с девочкой все равно было лучше, чем без: Кириэ-тян утешала свою старшую сестрицу и верно ей служила. Вот и сейчас, склонившись и стараясь не задеть сложной прически, камуро во всех подробностях пересказывала Акэми-таю, что случилось в «Мацурике». Рассказ ее был столь увлекателен, что проходившая мимо коси Хакусин тоже остановилась послушать, после и вовсе присела рядом.
Разговор девушек прервал странный звук: словно кто-то скреб когтями бамбуковую решетку. Оглянулись – белая лисица в ярком кимоно сидит у самой галереи. Шерсть на ушах и хвосте была золотисто-белая, хитрая улыбка змеилась на морде, а глаза – светились в темноте. Глянула лисица на Акэми-таю и вкрадчиво сказала, просунув нос между прутьями:
- А говорят, что ты не знаешь даже ста стихов ста поэтов…не я – но говорят, - махнула хвостом и скрылась, потому что со стороны какой-то самурай уже возжелал отрубить оборотню его хвостище. Таю ничего не успела ей ответить: осталось ей только дивиться, что же это было и к чему все это сказала таинственная гостья.
- О, стоит ли брать в голову бредни, сказанные какой-то лисицей, - небрежно повела плечом Хакусин, – Помнится, когда выходили мы нынче из лавки Сасаки, окаа-сан поведала нам о сыновьях купца Каисина Хацугэна, что точно так же уличали нас в незнании стихов…Помнится, тогда ты предложила устроить для них небольшой турнир, на котором они бы получили даже право самим выбрать тему – а потом мы бы посмотрели, кто кого!
Уверенность в словах сестрицы вселила уверенность и в Акэми-таю. И впрямь, случаются просто сны и просто визиты оборотней… не стоит во всем видеть зловещий смысл, иначе будешь бояться выходить за порог.
Но так случается иногда, что и за высокими стенами вспыхивают самые опасные пожары, от которых не сбежишь и которые не затушишь. Так случилось и в этот раз.
Вступление номер раз, полное признаний в большой и чистой)Впрочем, помимо мастеров *СПАСИБО вам крупными иероглифами*, благодарность хочется выразить и другим прекрасным личностям:
- Всем жителям города Эдо, с которыми довелось сыграть и на которых довелось полюбоваться - вместе мы создали тот самый город.
- Моей чудесной команде, с которой мы, несмотря ни на что, создали настоящий Ивовый мир, изящный и изменчивый. Маме-сан, сестрицам, ученицам, охране, служанке со скелетом в шкафу...да всем вам.
- Отдельное спасибо - Ренджи и Катане, за блестящее воплощение двух самых близких Акэми-таю людей в веселом доме.
- Семейству Каисина - за позитивное соседство)
- Лавке Сасаки и чайной, и лично господину Сасаки - за атмосферность, приятные беседы, подарки, стихи...
- Почтовой станции - за то, что продлевали нам жизнь)
- Господину полицейскому - за то, что занимался тем же самым, но в еще более изощоенной форме.
- Всем нашим клиентам и гостям, мне сложно выделить среди вас кого-то одного - за то, что вы были)
- Лисе - за то, что волновала рябь и побуждала совершенствоваться.
- Господину судье - за, смею надеяться, съемки самого главного
- Господину Аптекарю и преподобному Гиэю - за то, что все-таки попытались спасти. За нужные слова. За поддержку непутевой дуры.
- Дому Датэ -
- Наследнику клана Датэ - за то, что был тем, кем был. Дэрил, несмотря на прохлопанный экшен - сыграли мы, как я считаю, очень правильно.
- Преподобному Рюдзану, Умэко - за то, что не были равнодушны ни до, ни после. За благословения и веру.
- Господину Тамура Дайичи - за то, что был. За то, что встретился и за то, что случилось. Вообще, Дракон, моя благодарность неописуема и слабовыразима в словах. Надеюсь, отчет донесет хотя бы частично.
Это было вступление номер раз. А сейчас будет второе.
Варнинг, читать обязательно)Перед вами - жуткая попытка стилизации под Ихара Сайкаку, напичканная стихами, отсылками и цитатами. С элементами психодела, выделенного курсивом - потому как я не могла написать этот отчет, вырезав оттуда конкретные эмоциональные куски. Поэтому, господа, весь пафос, все красивые эпитеты и метафоры - не приступы мнимого нарциссизма, а именно _стилизация_. Согласно авторскому замыслу, таю вообще о себе не рассказывает: о ней рассказывали другие люди, местами коверкая факты, местами дополняя - а потом из этих рассказов родилось вот такое вот. Ну а куски психодела... мало ли, откуда они могли взяться. Тут можно самим додумать)
Все стихи и письма, имевшие место быть на игре - сознательно изменены, оставлен только приблизительный смысл. Потому как слишком личное. Да простят меня партнеры по отыгрышу.
Мне очень жаль, что я не смогла уместить в повествование все прекрасные моменты: мальчика-"Почту России", избавление веселого дома от налогов, героический поступок полицейского на смертном одре... мы их еще вспомним и посмеемся, правда?
Текст, увы, слабовычитан. Не до того было. Окажется достойным - причешу по всем статьям.
Прошу прощения у всех, если что не так.
А теперь, наконец, приступаем.
Алая бабочка.
«Все в этом мире — как песок под ветром, что свистит меж сосен косы Хакодатэ…»
Ихара Сайкаку
«Зарыться
В мягкий ворох снега
Пылающим лицом –
Такой любовью
Я хочу любить!»
Исикава Токубоку
«Тот, кто судит со стороны:
эта женщина ― порочна, эта ― добродетельна,
ничего не знает о любви».
Тамэнага Сюнсуй
Ихара Сайкаку
«Зарыться
В мягкий ворох снега
Пылающим лицом –
Такой любовью
Я хочу любить!»
Исикава Токубоку
«Тот, кто судит со стороны:
эта женщина ― порочна, эта ― добродетельна,
ничего не знает о любви».
Тамэнага Сюнсуй
I В храме Сэнгакудзи, что до сих пор стоит в Токио, храня покой сорока семи ронинов из Ако, есть старая каменная стела, поросшая мхом. Камень потемнел, выбитые на нем иероглифы уже едва заметны – и не скажешь с ходу, кто здесь покоится. И все-таки немногие посетители проходят мимо. Им непонятно, почему эта старая могила притягивает взор, и они ищут ответа у служителей Сэнгакудзи. Кто-то, кто помоложе, вежливо поклонится и извинится за свою неосведомленность. Те, кто постарше или те, кто не так давно тоже не смог пройти мимо, расскажут историю несчастной любви куртизанки по имени Акэми. Движимая сильным чувством к юному наследнику клану Датэ, она заколола себя кинжалом, дабы не стоять препятствием между возлюбленным и его молодой невестой из благородного дома. В благодарность господин Датэ поставил на могиле Акэми памятную стелу.
Выслушав эту историю, иные вздохнут с грустью, а иные – те, кто умеет читать по-японски, удивятся про себя: почему же им показалось, что один из полуистершихся иероглифов был – «сталь»?
Все дело в том, что эта известная история – только малая часть истории истинной. И лишь немногие старые монахи храма Сэнгакудзи, улыбнувшись своим мыслям, могут поведать ее. Да, были и Акэми-таю, и самурайский кинжал, и юный наследник Датэ со своими милостями. Но правда в том, что было и другое, и история эта куда более трагична. Говорят, один неизвестный творец даже написал пьесу, которую никогда не позволили бы поставить чиновники сегуна – вот пьеса так и осталась несыгранной. Неизвестно, сохранился ли ее текст. Впрочем, пока вдохновивший творца сюжет тихо и тайно продолжает жить, кто-то может обессмертить ее еще раз. А пока те, кто выслушал правду об Акэми-таю, жертвуют в храм Сэнгакудзи шесть мелких монет. Всегда.
Послушайте и вы.
Акэми-таю блистала в Эдо в годы правления сегуна Токугава Иэнацу, радуя собой посетителей веселого дома «Мацурика» в квартале Ёсивара. Среди прочих ее талантов выделялось умение складывать стихи и пение; прославилась она также тем, что, в сравнении с другими таю, часто одевалась просто, носила мягкие пояса без броского рисунка и кимоно без пышного валика – но умела показать очарование этой простоты.
Обе ее наставницы были прекрасными, утонченными таю из самого Киото, старой столицы – и будущность Акэми, Сияющего Плода, казалось, была обеспечена. Вот только за все четыре года, что эта девушка провела в ранге таю, она никак не желала обрести себе постоянного покровителя. И, хоть и была она мягка и ласкова со всеми гостями, время от времени ощущалась в ней стальная непреклонность. Стоило кому заговорить о выкупе – таю так или иначе давала понять, что не желает этого. Вот и оставалось гостям лишь посещать ее, а хозяйке заведения, Момотачи, качать головой и заводить с Акэми беседы о будущем: портить ценный товар побоями она не любила. Но Акэми-таю все так же вежливо обещала подумать и выбрать – и продолжала отказывать всем, кто желал ее выкупить, будь то богатый самурай, чиновник или купец.
Казалось бы, жить подобным образом – большой риск для куртизанки, запертой в золотой клетке до полной выплаты своего долга. Младшие сестры Акэми шептались за ее спиной, судача то о тайном бедном любовнике, которого таю поклялась любить вечно, то о страшном уродстве под полами кимоно, а то и просто – об упрямстве, о чрезмерной гордыне, проступающих сквозь маску учтивости и обходительности. И о том, что таким своим поведением Акэми-таю привлекает к себе все больше и больше взглядов, когда устраивает парадные выходы.
Но невдомек было ярким мотлькам Ивового мира, что иное волнует госпожу Сияющий плод, и не тайный любовник или же простая прихоть вынуждают ее украдкой падать ничком в своих покоях и до утра не смыкать глаз, тихо шепча ей одной ведомую молитву. Впрочем, история эта в своем роде не единственная – поведать подобное, увы, можно о многих и многих дамах, принявших вместе с мужчинами своего дома тяжкий удар судьбы и познавших тяготы поражения.
Три послушания связывают женщину при жизни: отцу, мужу и сыну. За ними тремя следует она и в зной, и в стужу, и в радость, и в горе. И если так было всегда – не стоит роптать на судьбу. Как бы тяжело тебе ни было, какими бы неправильными ни казались тебе действия твоего господина. Для того, чтобы исправить их – есть мужчины твоего дома, верные вассалы и советчики. Но что делать, если их рядом нет?.. Будет ли дерзостью поднять в темноте бумажный фонарь и зажечь его?..
Сквозь ночную мглу
Пробился неверный свет:
Вспыхнет – погаснет…
Немногим из нас ровный
Свет озарял дорогу.
Некогда служил под знаменами князя Санады самурай по имени Хираи Хосиити, сражавшийся на стороне клана Тоётоми в далеком двадцатом году Кэйтё, или же первом году Гэнва, эры Великого Мира. Несмотря на отчаянное сопротивление Осакского замка, войска Тоётоми не смогли противостоять Токугаве Иэясу и потерпели поражение. Хираи Хосиити в той войне потерял своего единственного сына-наследника: тот храбро сражался в битве против самураев Токугава и Датэ, но не вышел из нее живым – Хосиити видел потом его тело, исколотое копьями, со страшными ранами на спине. Датэ ли, Токугава ли – было сложно понять. А поскольку господину Хираи было сложно понять – и ненавистью он воспылал тоже к обоим домам.
Когда замок в Осаке пал, господин Хираи не совершил сэппуку и был среди тех, кто заслужил формальное прощение Токугавы. Но долго служить при новом сегуне Хосиити не смог – он оставил службу вскоре после того, как женился во второй раз, на девушке из такого же обреченного рода. И семейство Хираи отправилось странствовать по стране, стремясь найти то место, где его глава смог бы обрести долгожданный покой. Только знала его супруга, госпожа Тэруми: покой не ожидает Хосиити в теплом доме – но ожидает в теплой крови. Ведь каждую ночь ее муж повторял едва слышно: «Сын за сына, жизнь за жизнь». И всякий раз приезжая на новое место, берясь за новое занятие – будь то обучение детей местной знати, или чайная церемония, или искусство каллиграфии – господин Хираи ждал удобного случая. Случая, который позволил бы ему отомстить, забрав жизнь сына одного из его врагов – а затем уйти самому, положив конец своему бесчестью. Но время шло, а случай не представлялся. К тому же, вместо сына-наследника Тэруми в положенный срок родила дочь, которую назвали Тэцуко – «стальной». Хосиити с трудом скрыл свое разочарование: Тэцуко не была сыном, который помог бы в мести роду Хираи и, в случае чего, достойно принял бы дело отца. Впрочем, со временем он по-своему полюбил дочь: он сам рассказывал ей о героическом прошлом - обычно после того, как выпивал – иначе матушка плакала горьше и умоляла его быть потише; сам чертил перед ней гербы великих домов – иные долго и обстоятельно, иные стирал сразу, об иных вспоминал с тоской; сам однажды обмолвился о деле всей своей жизни – за стенкой и словно бы не ей…но Тэцуко услышала и, несмотря на свой возраст, все прекрасно поняла. Твердо пообещала она исполнить отцовскую волю. Пусть она всего лишь девчонка - но когда-нибудь, сказала Тэцуко, смогла бы она отомстить и за брата, и за честь семьи.
Для пущей уверенности Тэцуко выкрала со старых отцовских доспехов лоскут ткани, что некогда был прикреплен к проданной латной перчатке. На этом лоскуте был герб Хираи, и о том, где этот кусочек ткани, никто не знал – иначе матушка непременно отняла бы его у Тэцуко. А этот красный лоскут напоминал дочери Хосиити о ненависти к Токугава и Датэ, виновных в том, что семья Хираи крайне редко видела в чашке рис и не могла больше с гордостью носить родовую фамилию.
В тайных скитаниях шло детство Хираи Тэцуко. В разговорах отца с самим собой, который нигде подолгу не задерживался, все больше пил и как будто все реже думал о мести. В переживаниях матери и причитаниях старой служанки Ман. И в обещаниях самой себе стать достойной дочерью воина.
Разумеется, дело оказалось несоизмеримо сложнее слова. Отец умер слишком уж внезапно, и Тэцуко не успела продумать, что делать дальше. Дешевое сакэ и усталость от жизни свое дело сделали: никому неизвестно, что же конкретно понял для себя Хираи Хосиити, но одним зимним утром призвал он к себе всю свою семью и взрезал живот, умирая в страшных мучениях – не было рядом никого, кто мог бы снести ему голову. Следом же, как подобает, должны были уйти его жена и дочь. Но Хираи Тэруми посмотрела на девочку – и дрогнула рука с зажатым в ней кинжалом: мать Тэцуко ослабла здоровьем, и сердце ее также ослабло от постоянных лишений. Ей не было суждено достойно завершить свой жизненный путь.
…- Я плохая мать. Ками и будды, какая я недостойная мать… - Мама и Ман, старая служанка, тогда проплакали всю ночь. Взрослые плачут и комкают рукава. А ты просто сидишь рядом и ждешь, когда же настанет время умирать, стараясь даже не дышать слишком громко: ведь если перед лицом неминуемой гибели убивает себя господин глава рода, то и его семье надлежит последовать за ним.
А наутро понимаешь, что живешь. И не умрешь ни в эту ночь, ни в следующую.
Казалось, вчера
Бумажного змея хвост
В руке держала…
На Запад иль на Восток –
Повсюду зима пришла.
Страдания и странствия иссушили Тэруми: и пары лет не прошло, как мать Тэцуко слегла от боли в груди и больше не встала, поскольку средств на хорошего лекаря уже не осталось. И, хоть в глубине души дочь знала, что матери уже не помочь, она продолжала цепляться за надежду в речах служанки – еще не догадываясь, что нужда изменила женщину не в лучшую сторону.
Ман недолго проработала, плетя вместе с Тэцуко корзины – однажды она предложила девочке вместе отнести товар на рынок. Домой вместо Тэцуко вернулась внушительная сумма денег – а за девочкой захлопнулись ворота веселого дома «Мацурика». Что ж…со временем уже Акэми-таю поняла, что Ман просто устала от лишений, а дочка госпожи, в конце концов, не была ее родственницей. Или же это была причудливая старухина забота. Кто рассказал бы теперь?
Ман поведала представительной хозяйке заведения – госпоже Эмиэ, бывшей таю из самой старой столицы – жалостливую историю о том, что вынуждена продать дочь своей благородной госпожи, дабы собрать хоть немного денег ей на лечение. Госпожа Эмиэ, бывшая таю из Киото, кивала головой и говорила о миловидной внешности, чистых помыслах и будущей выгоде от приобретения такой девушки - Тэцуко же сидела и не верила своим ушам. Пребывая в странном оцепенении, она ни разу не остановила Ман и не уличила ее во лжи. Только когда сделка состоялась, Тэцуко поняла, что ее продали.
А потом было уже поздно.
Поначалу дочь господина Хираи не пожелала смириться с постигшим ее позором. Она попыталась уморить себя голодом. Но госпожа Эмиэ умела становиться жесткой и решительной, когда того требовали обстоятельства, и заставила девочку есть. Тогда Тэцуко попробовала убежать – ее поймали прежде, чем она успела отыскать лазейку в заборе. Пришлось решиться на последнее: как-то под вечер Тэцуко проникла в покои хозяйки «Мацурики», упала перед ней на колени и честно призналась, что происходит из клана, враждебного Токугава, и не собирается менять сторону за право есть досыта и спать крепко, а уж тем более – за то, чтобы угождать незнакомым мужчинам. Так что лучше было бы госпоже сразу же сдать Тэцуко властям.
Выслушав девочку, госпожа Эмиэ встала и прошлась вдоль всех стен комнаты. Потом присела рядом, приложила холеный пальчик к губам Тэцуко и с улыбкой поблагодарила за доверенную тайну.
- Но тайне этой суждено будет остаться нашим маленьким секретом. Видишь ли, я вовсе не собираюсь лишаться такой милой девочки, у которой есть все шансы стать достойной куртизанкой. К тому же, если ты так хочешь отомстить – благоразумно ли сразу сдаваться на милость властей? Не лучше ли сперва достаточно возвыситься для того, чтобы выбрать достойную жертву? Сейчас твоя цель стоит множества усилий… а в будущем может стоить одного лишь твоего взгляда. Или же – ничего не стоить.
Эти слова, произнесенные шепотом у самого уха, отпечатываются в памяти огненными знаками, а на губах – драгоценной мантрой. Они поддерживают на плаву и не дают наложить на себя руки, заставляют упорно заниматься и идти вперед, к будущему красавицы из Ивового мира – мира непрочного, как иней на траве. Чтобы потом, во всем блеске шествуя по главной улице веселого квартала, позволить услышать всем. Всем своим видом, каждым движением ножки в тяжелом кома-гэта, звоном шпильки, украдкой кинутым взглядом – бросить эти слова в лицо тем, чей взгляд из толпы обжигает сильнее прочих: «Я живу, я красива, вы восхищаетесь мною сейчас, как божеством – и мне ничего это не стоит…»
Мимолетен, но
Ярок триумф богини
У красных ворот
Так говорила госпожа Эмиэ, немало повидавшая на своем веку, и Тэцуко, выслушав ее, решила остаться. Хозяйка веселого дома убедила девочку скрыть свою правду ото всех – а вместо правды родилась красивая легенда о героической дочери: больной отец-мастер чайной церемонии; свалившаяся от непосильной работы мать, ткавшая дни и ночи напролет; несчастная старая служанка, вынужденная отправить маленькую, но уже такую добродетельную дочь в веселый дом… Девушка из семьи утонченных людей, продавшая себя, дабы спасти умирающих родителей – таких любили в веселых кварталах, и любят до сих пор. На таких и теперь падки что самураи, что торговцы. Госпожа Эмиэ обеспечила Тэцуко будущее и рассчитывала на благодарность. И от этого было никуда не деться.
Госпожа Эмиэ дала ей имя «Сэнкити» - имя это более приличествовало мужчине, но не подходит ли оно, как никакое иное, девушке, которую при рождении нарекли «сталью»? Так рассудила и хозяйка «Мацурики» - и сама стала наставницей новой ученицы, минуя старших сестриц. Она научила ее хитростям ремесла поспособствовала тому, чтобы не походила в будущем Сэнкити ни на одну таю, прежде известную в Ивовом мире. Сэнкити же с готовностью училась, храня в своем сердце заветные слова, и вскоре стала поистине ценным приобретением «Мацурики». Будучи коси и получив новое имя, Акэми – «Сияющий плод», была она передана новой владелице в числе драгоценных кимоно, шитых золотой нитью, и прочих сокровищ дома.
Перед Момотачи – новой хозяйкой веселого дома, бывшей «младшей сестрицей» госпожи Эмиэ – Акэми предстала все с той же историей, что придумали они вместе со своей учительницей. Сама же госпожа Эмиэ окончательно отошла от дел, поселившись в доме преуспевающего торговцем шелком где-то в Киото, на своей родине.
Новая окаа-сан окинула оценивающим взглядом коси, в то время весьма популярную среди клиентов «Мацурики», и не терпящим возражений голосом заявила, что не кто иной, как эта девушка в скором времени украсит веселый квартал своим парадным выходом. Ровно через год так оно и вышло: одетая в красное с золотом, под алым зонтом, в тяжелых лакированных кома-гэта шествовала Акэми по улицам Ёсивары – и не было в тот день того, чей взгляд не задержался бы на ее бледном, как осенняя луна лице и ладонях, подобных лепесткам вишни. Случись в те времена «четырем королям», что некогда прославили в ресторане «Мацуя» злосчастную О-Сан, восседать поблизости – им вряд ли пришлось бы устраивать судилище, ибо не было Акэми-таю в тот вечер равных среди женщин.
В тот вечер многие видели распустившийся цветок, а осыпающиеся лепестки – видели единицы.
Слышишь из толпы восторженные возгласы – пусть… разве не столь же громко вскрикивают мужчины, напившись до беспамятства? Чувствуешь на себе глаза, горящие страстью, мимолетной влюбленностью, восторгом – пусть. Разве не то же самое видишь ты раз за разом, сидя за решеткой и выбирая того, на чей безмолвный зов откликнешься? Это не новое – это все то же, просто поданное чуть иначе. Не вздрагивай и не дрожи. Просто иди вперед, рассекая море огней – божеству положено высоко держать голову и не одаривать взглядом никого.
В глубокой ночи сложатся строки:
Веселый квартал
День и ночь пламенеет –
Сгорают судьбы
Ты можешь врать себе сколько угодно: надолго ли тебя хватит?
Надо сказать, еще в бытность коси Акэми-таю стала нравиться ее жизнь. Ей нравились ее одежды и шпильки, ее мужчины и ее вечера, суета веселого дома, смех и вечное движение, шелест рукавов и звон чарок. Она полюбила прогулки с клиентами под цветущей вишней, танцы под сямисэн и хмель, ударявший в голову. Веселясь с сестрами и шлифуя свое мастерство, она все-таки стала одной из первых женщин города Эдо. А в мыслях о своем первом парадном выходе Акэми-таю чувствовала себя по-настоящему важной особой. Что до того, что тело дочери самурая шло по рукам, пусть и чистым рукам – все преходящее, и это еще не самая страшная пытка: все – одного, двух, десятерых - можно стерпеть ради…
Да, лоскут с гербом все еще был при ней, в заветном месте. И пусть все реже и реже – Акэми-таю доставала его. Особенно – теми вечерами, когда инкогнито случались гости из Токугава или Датэ. И то ли их берегли ками и будды, то ли карма дома Хираи довлела над долгом Акэми-таю – но именно этих гостей ждала она к себе на долгие ночи, и именно они не оставались с ней надолго. Те же, кто добивался ее деньгами и милостями, вынуждены были раз за разом довольствоваться вежливым отказом.
Случалось, что после она пила сакэ, чтобы поскорее развеселиться и спрятать свой стыд поглубже. Судьба неумолимо толкала ее расстаться с первой жизнью, полностью погрузиться во вторую и забыть о клятве, когда-то данной отцу. Пристало ли женщине из воинского рода, запятнавшей себя чужими прикосновениями и фривольным поведением, думать о чести? Нельзя быть и бабочкой, и клинком. Так думала Акэми-таю – и стала проскальзывать в ее улыбке недосказанная грусть: то очарование, которое принято среди людей утонченных называть «югэн». И зазвучала слава Акэми-таю еще громче. Быть может, она бы в конце концов ответила одному из своих воздыхателей благосклонностью – но тут колесо ее судьбы причудливо повернулось.
Однажды, в праздник цветения вишни, когда таю вместе со своими сестрами пела и танцевала для нескольких богатых повес, остановился неподалеку всадник в широкой шляпе, сопровождаемый вооруженными телохранителями. И хоть не видела Акэми-таю его лица – слишком долго пробыла она в веселом доме, чтобы почувствовать на себе чужой пристальный взгляд. Незнакомец же, замерев на несколько мгновений, коротко кивнул телохранителям и отъехал от веселой компании.
В тот же вечер встретила Акэми-таю сияющая окаа-сан, госпожа Момотачи, и объявила ей, что нынче посетит ее высокий гость. Гость этот молод и хорош собой, но, как сказывают, весьма горяч и несдержан – а потому настояла окаа-сан, чтобы Акэми-таю обслужила его так, как подобает обслуживать самого даймё, явись он под сень веселого дома.
Акэми-таю подчинилась, не желая бед «Мацурике» - и в положенное время, нарядившись в алый наряд с узорами в виде павлиньих перьев и белый парчовый оби с серебряно-лиловым шитьем, ожидала того, кто настоял на ее присутствии. Каково же было ее удивление, когда узнала она в вошедшем юноше Датэ Тэрумунэ, наследника клана Датэ пятнадцати лет. И сердце Акэми-таю, впервые за несколько лет, пропустило удар.
Сказано, что терпение – одна из главных добродетелей женщины. Что тем, кто умеет ждать и терпеть, воздается сторицей и при жизни, и в грядущем рождении. Сказано… но всякий раз удивляешься, когда наконец-то дожидаешься: чем дольше ждешь – тем сильнее удивление. Главное – поверить в то, что долгожданный миг близок. И не спугнуть его. Ведь не один путь так не извилист, как путь кармы.
Два шага вперед –
Друг другу навстречу…гонг
В сердце прозвенел.
Наследник клана Датэ действительно был юн, горяч и хорош собой. Не был он лишен и некоторого бахвальства, присущего почти всем молодым людям его возраста: с улыбкой слушала Акэми-таю его истории о подвигах совершенных и о тех, что совершить еще только предстояло. О, многих мог пленить юный Тэрумунэ своим красивым лицом и пылкими речами – но таю, познавшую многих мужчин, его речи не столь восхищали, сколь забавляли… в первую встречу наследник Датэ показался Акэми-таю избалованным и надменным. И кто знает, что случилось бы, когда б не Каткура Рэн, верная клану женщина-воин, сидевшая прямо на галерее и ничуть не смущавшаяся творившегося вокруг разврата. Вполне возможно, в ту ночь он чуяла опасность, поджидающую молодого господина – и Акэми-таю оставалось лишь прижать руку к груди, нащупать зашитый в мешочек фамильный герб и мысленно произнести взволнованным голосом: «Сын за сына». Дождавшись заветного желания, главное – не спешить.
В ту ночь Акэми-таю и наследник клана Датэ поставили рядом свои изголовья, и господин Тэрумунэ остался доволен и очарован. В знак признательности оставил он таю обещание прийти еще – и все равно нескоро смог «покинуть на рассвете возлюбленную». Акэми-таю еще долго лежала на смятом футоне, размышляя о внезапной удаче в той, иной жизни и понимая, что не иначе как сами боги напомнили: нельзя забыть о том, кто ты на самом деле.
Алой дорогой
Лежит меж нами рукав -
Случайно или?..
Как и предполагал весь веселый дом, визиты наследника клана Датэ не ограничились одной встречей с Акэми-таю – и вскоре побежал по углам «Мацурики» шепоток, что посчастливилось старшей сестрице поймать в свои силки крупную и завидную добычу. Тихие вздохи из-за расписных фусума провожали шаги молодого Тэрумунэ, когда Акэми-таю и ее ученица – камуро по имени Кириэ следовали рядом с гостем до приготовленных покоев. Сама же Акэми-таю тихо вздыхала о другом: как бы не выдать себя и не смягчиться тогда, когда нужнее всего будут твердость руки и духа. Ведь рано или поздно должен был Тэрумунэ отослать подальше Катакуру Рэн.
Когда пришла пора Акэми-таю вновь пройтись во всем великолепии по улицам города Эдо, решимость ее окончательно окрепла. Осталось дождаться того вечера, когда в веселом доме будет слишком шумно, а Тэрумунэ – достаточно беспечен.
В «Мацурику» иногда захаживал пожилой, но все еще крепкий и полный жизненной силы бродячий Аптекарь, прозванный меж девушек Сэнсэем. Такие люди в веселых домах на хорошем счету: в их коробе можно найти и средство, которое возбудит страсть в самом холодном любовнике, и снадобье, которое поможет избавиться непутевой работнице от нежеланной обузы. Вот и Акэми-таю, узнав о том, что Сэнсэй наведался в Эдо, подозвала служанку и велела ей пригласить Аптекаря в «Мацурику». Встретив гостя, таю попросила приготовить ей снадобья для изгнания плода, а вдобавок, тайно, сонное зелье – и забрала оба средства спустя несколько дней. Не обошлось, конечно, без доноса окаа-сан – но и Акэми-таю, и Сэнсэй сделали вид, что речь шла лишь о микстуре, убивающей несозревшего ребенка. Госпожа Момотачи порадовалась благоразумию своей таю, да и оставила их с миром. Сэнсэй же ничего не сказал Акэми-таю, а лишь любезно выпил с нею и еще одной девушкой - Хакусин, к которой наша история еще вернется – подогретого сакэ, заведя разговор занятный, но ни к чему не обязывающий.
И вот пришло время госпоже Акэми развлечь толпу парадным шествием таю, без которого теперь и не представишь город Эдо. Свита с положенным ее рангу алым зонтиком ожидала Акэми-таю у ворот усадьбы богатого господина, соседа самого канцлера. И стоило таю выйти на улицу, стоило серебряным подвескам на ее шпильках зазвенеть, ударяясь друг о друга – толпа собравшихся зевак взволновалась, как волны Западного моря в зимнюю пору. В трех слоях красного шелка, перетянутых изысканным черным оби с ярким узором, в тяжелом золотом кимоно с пурпурными узорами в виде пионов и колесниц походила таю на диковинный цветок или огромную бабочку, летящую у самой мостовой. Кто-то из простых людей даже принял Акэми-таю за знатную даму – во всяком случае, ей почудился этот возглас бесхитростного восторга. Но этикет и правила не позволяли таю поворачивать голову или вглядываться в окружающие ее лица: только вперед должна она смотреть, как бы ни было страшно плавно скользить по булыжникам маленькими ножками в тяжелых черных сандалиях.
И все же не укрылся от глаз Акэми-таю Датэ Тэрумунэ, следующий за шествием с самого его начала и сияющий, что золотой рё или черепаховый гребень в угольно-черных волосах. Улыбка его говорила о том, что он не планировал обделять вниманием свою любовницу. Больших трудов стоило Акэми-таю сохранить спокойствие и церемониальное величие, когда оказались они рядом, почти вплотную друг к другу. Во взгляде Тэрумунэ было обещание, и обещание это могло ему дорого стоить.
Но вот пришла пора шествию остановиться у чайной «Дыхание зимы», чтобы перевести дух и насладиться церемонией; девушки же могли позволить ногам немного отдохнуть от тяжелой обуви. Сопровождаемые охранниками, обитательницы «Мацурики» грациозно вплыли в уютную чайную – и сдержанную строгость комнаты заполнили яркие рукава.
Хозяева чайной любезно предложили таю и госпоже Момотачи отведать чрезвычайно редкий сорт черного чая, прибывший из-за моря, а также позволили вдохнуть его аромат. Сладковато-терпкий запах щекотнул нодзри Акэми-таю, напомнив о поздней осени – ей взгрустнулось, но грусть эта была светлой и ничуть не помешала завести беседу с молодой хозяйкой «Дыхания зимы». Говорили, как подобает, о чае и его сортах, а также об обычаях веселого квартала – то есть, о том, до чего всегда бывают жадными чужие уши.
В самый разгар беседы в чайную вдруг зашла девушка-посыльный с меняльной станции. Запыхавшись, протянула она бумагу с изображением милосердной Каннон – никак послание из святого места! Сестры с любопытством смотрели через плечо Акэми-таю, пока она принимала послание и предлагала уставшей девушке чаю.
Послание это было – благословением из самого храма Сэнсодзи, самого почитаемого в Эдо. Настоятель его посылал госпоже таю стихотворное благословение, призванное защитить ее и ее ноги во время шествия:
Улыбка Будды
Озаряет сияньем
Путь по облакам.
Высоко на небесах
Не страшись падения.
«Ах, преподобный Рюдзан всегда так добр и внимателен ко мне…Непременно напишу ему ответ сейчас же!» - решила Акэми-таю и попросила у хозяев чайной кисти и бумагу. Вот что сложила она в эти мгновения:
Легкой поступью
Скольжу я по облакам,
Навстречу свету.
Величайшую храбрость
Дарует тепло в душе.
Посыльная с меняльной станции тут же вызвалась доставить послание настоятелю Сэнсодзи, но ее все же уговорили допить чай и посидеть немного в приятной компании.
Но вот настала пора идти дальше. Растроганная приемом, Акэми-таю снова попросила письменный прибор и лист бумаги. Она нарисовала на прощание кота «манэки-нэко», приписав от себя пару теплых строк. Хозяева тепло простились с процессией, и она двинулась дальше.
Проходя мимо лавки редкостей, которую держали приезжие братья Сасаки, процессия вновь была остановлена: хозяин лавки позвал таю в гости – отведать, по его словам, «настоящего чаю», взглянуть на товары и полюбоваться со вкусом разбитым садом. Акэми-таю не стала отказываться от приглашения, ибо это было совершенно неприемлемо. Она с удовольствием посмотрела на товары, разложенные на прилавках, и восхитилась представленной коллекцией гравюр: едва ли не все мастера того времени были собраны в коллекции братьев Сасаки. Господин хозяин же, не слушая слабых возражений, преподнес в дар таю и ее окаа-сан несколько невероятных по красоте и ценности работ, тут же бережно переданных на хранение девочкам-камуро.
Чай в лавке Сасаки так же оказался превосходным, равно как и сад – с глубоким и чистым прудом, с идеально отраженными в зеркальной глади камнями. Женщины были взволнованы открывшимся зрелищем, и Акэми-таю спела гостеприимным хозяевам песню о смене сезонов: голос таю звучал тем очаровательнее, чем более очарована она была.
Они раскланялись с хозяевами лавки, довольные друг другом. А за воротами Акэми-таю уже ждала весть о том, что нынче ее собирается навестить сам наследник клана Датэ. Что ж…верно говорят, что со временем женщине достаточно одного взгляда любовника, чтобы угадать его намерения.
На миг Акэми-таю показалось, что вот он – вечер, когда все решится. Но нет: в этот вечер за ними бесспорно будет наблюдать множество глаз, раз все уже оповещены. Риск того, что помешают ей осуществить задуманное, был бы велик, как никогда… Следовало договориться с Тэрумунэ о тайном свидании, о котором узнало бы как можно меньше народу. Или устроить шумный вечер – быть может, даже поэтический турнир – где всем было бы дело до вина и забав, но не до отдельных гостей. Своими мыслями о том, что неплохо было бы поднять престиж заведения каким-нибудь веселым событием, таю поспешила поделиться с госпожой Момотачи. Той понравились мысли девушки, и она обещала подумать и устроить – да хоть бы и следующим вечером, пока жара еще гонит мужчин в прохладу галерей веселого дома.
Потому-то и сложно было Акэми-таю унять легкую дрожь, когда к ней явился наследник Датэ – и она увидела, что он неспокоен.
Надо сказать, еще ожидая его на открытой галерее, отделенная от мира решеткой, Акэми-таю слышала обрывки новостей. Говаривали о лисице, воровавшей в Эдо пирожки и морочившей голову доверчивым юношам. Якобы завелась эта лисица нынче днем и смущала городскую жизнь. Всем известно, что добродетельные жены считают таю зловредными лисицами – а потому отношение к лисам в веселом квартале несколько иное, чем за его пределами. Девушек эта новость скорее развлекла, чем расстроила. К тому же, в этот самый момент к окаа-сан зашел старик татуировщик, ставший предметом сплетен «Мацурики», пока госпожа Момотачи не слышала – и новость быстро затерялась среди шепотка из-за рукавов. Но вот пришел господин Тэрумунэ – и живо об этой новости напомнил: дух наследника рода великих воинов пылал, и не было в этом сравнении никаких преувеличений. Оказывается, встретилась лисица и Тэрумунэ – прикинулась слабой девицей и попросила проводить ее до дома. Но зоркий господин Датэ углядел у негодницы лисий хвост и проводил ее…к монахам в храм, если б не убежала! Так с усмешкой закончил свой рассказ высокий гость, и верная Катакура Рэн сдержанно поддержала его боевой настрой. Акэми-таю, как и положено, восхитилась историей и доблестью своего покровителя, после чего предложила ему отдохнуть в своих покоях. Тэрумунэ охотно принял ее предложение, а госпоже Рэн внезапно велел остаться.
В тот вечер странное случилось с Тэрумунэ: едва переступил он порог комнаты Акэми-таю, как исчезла часть его бравады. Речи наследника Датэ, едва он пригубил вина, были наполнены двойным смыслом и тайной печалью. Таю из веселого дома немудрено было догадаться, что за такими мудреными фразами кроется грустная для многих любовниц весть о женитьбе – но не стала отчаиваться: куртизанке нечего надеяться на то, чтобы выйти из веселого дома супругой даймё – так, прямо, и сказала Акэми-таю, коснувшись плеча своего любовника и положив голову ему на колени.
- Глупа та из нас, кто мечтает в одночасье сделаться высокородной дамой – хоть и принято считать таю званием, равным званию чиновника пятого ранга, - кротко утешала наследника Датэ девушка. – Мне же будет достаточно и того, что вы решите выкупить меня в качестве наложницы…и я готова ждать, ждать очень долго – об этом, уверяю Вас, не стоит беспокоиться.
- И все же…ведь можно по-разному любить воду и огонь? За то, что каждая из этих стихий совершенно особенная …за то, что они разные? Можно ли любить их совершенно одинаково? – спрашивал не то у таю, не то у пустоты наследник Датэ, внимательно глядя в глаза своей возлюбленной. А потом его захлестнула страсть, как захлестывали все прочие душевные порывы – таким уж человеком он был. И Акэми-таю в этот момент не могла не держать его в своих объятиях – так решительно и порывисто Тэрумунэ в них бросился. Он и впрямь был похож и на бушующее пламя, и на бурную реку, предаваясь любви самозабвенно и не скупясь на проникновенные слова.
… - Любимая моя, никогда тебя не покину, - выдохнул он в тот момент, когда уже не смог себя сдерживать, и дрожь его передалась Акэми-таю. Невдомек было наследнику Датэ, как прекрасен он был в тот момент, и какие тоска и горечь вдруг охватили душу девушки, едва она услышала эти искренние слова. В то краткое мгновение Акэми-таю готова была провалиться сквозь землю за свою ложь перед этим честным, смелым, безумно влюбленным юношей. Лишь напоминание о том, что лоскут еще не истлел, и дух отца не сможет обрести мир из-за ее слабости – лишь это помогло девушке сохранить лицо и прижать голову наследника Датэ к своей груди, где неровно билось чуткое сердце.
Поймешь врага – выиграешь сражение. Так говорят. Жаль только, не говорят, когда нужно остановиться в своем понимании, когда опасная грань становится слишком близка. Все мы смертны, люди этого мира, и как же легко пропустить тот момент, когда ты настолько хорошо понимаешь врага, что меч в твоих руках застывает. И вдруг наступает озарение: не поднять его – не поднять на то, что ясно, как небо на рассвете. Ведь враг дышит, как ты, живет, как ты, любит и ненавидит. И боится тоже. Да что там, сердце порой стучит так же. Как было бы хорошо, если бы к лицу каждого врага в твоих глазах приросла маска демона…как было бы просто.
Враг успокаивает дыхание. Враг по рождению – тот, кого знаешь лучше брата, лучше семейной легенды. Враг разгорячен, растрепан, его руки все еще крепко сжимают плечи. Мгновение назад вы вдохнули вместе. Враг так человечен, что хочется плакать.
О, как же горько
В поединке расколоть
Прекрасный клинок...
За случившееся наследник клана Датэ заплатил щедрее обычного.
«Завтра», - твердо решила Акэми-таю, пока Тэрумунэ приходил в себя. – «Завтра, ни днем позже. Придумаю что-нибудь – и исполню клятву, данную отцу. Иначе моя рука перестанет быть твердой».
Так обозначила девушка, некогда бывшая дочерью самурая, свой последний день. Возможно, кому-то потом покажется странным, что на пороге смерти Акэми-таю вела себя как будто даже беспечно. Но человеческое сердце способно привыкнуть ко многому. Даже к смерти, когда она не первую весну стоит у тебя на пороге… Да и не пристало куртизанке много грустить и тосковать о смерти: смерть ее почти всегда – внезапна.
Но и куртизанке ведомы человеческие страхи. Поэтому, когда наследник Датэ покинул ее, Акэми-таю вышла на открытую галерею и присела за решеткой: ей хотелось, быть может, в последний раз посмотреть на залитую огнями главную улицу квартала Ёсивара, проведя несколько часов в молчаливом созерцании.
Где-то в дальних покоях послышался шум, колыхнулся занавес-норэн: наследник клана Маэда покинул свою возлюбленную, Кисараги-синдзо. Счастливица…ей с ним так легко и привольно, и не связывают ее никакие клятвы и узы крови! Вот уж воистину – пара из Ивового мира, где принято
«…Жить всегда единым мигом, тратить все время на удовольствие
от созерцания луны, снега, вишневых цветов и кленовых листьев;
петь песни, пить сакэ, ласкать друг друга, плыть, плыть… Никогда не расстраиваться, если нет денег, никогда не быть грустным в глубине сердца; всегда походить на растение, движимое речным потоком…»
Но стоило Акэми-таю мысленно пожелать возлюбленным короткого, но яркого счастья – послышались тревожные возгласы: синдзо Кисараги нездорова! Видели в ее покоях смутный силуэт, мазнувший по стене лапой – и вот лежит синдзо, бледна и слаба, на футоне, а испуганные служанки спешат за лекарем… К несчастью, Акэми-таю ничем не могла помочь – только расспрашивать у ученицы, Кириэ, о происходящем.
Кириэ эта попала в веселый дом несколько лет назад, после большого пожара в городе Эдо – и ничего не помнила о своем происхождении. Происходила же она явно не из бедного рода: обнаружила в себе девочка склонность к музицированию, хорошо играла на флейте и сямисэне – а ведь такому простолюдинок не учат… Проникшись сочувствием к девочке, Акэми-таю охотно взяла ее к себе в ученицы и всячески оберегала: ей просто нужно было к кому-то привязаться в этом мире. Жаль, Кириэ нельзя было излить душу… Но с девочкой все равно было лучше, чем без: Кириэ-тян утешала свою старшую сестрицу и верно ей служила. Вот и сейчас, склонившись и стараясь не задеть сложной прически, камуро во всех подробностях пересказывала Акэми-таю, что случилось в «Мацурике». Рассказ ее был столь увлекателен, что проходившая мимо коси Хакусин тоже остановилась послушать, после и вовсе присела рядом.
Разговор девушек прервал странный звук: словно кто-то скреб когтями бамбуковую решетку. Оглянулись – белая лисица в ярком кимоно сидит у самой галереи. Шерсть на ушах и хвосте была золотисто-белая, хитрая улыбка змеилась на морде, а глаза – светились в темноте. Глянула лисица на Акэми-таю и вкрадчиво сказала, просунув нос между прутьями:
- А говорят, что ты не знаешь даже ста стихов ста поэтов…не я – но говорят, - махнула хвостом и скрылась, потому что со стороны какой-то самурай уже возжелал отрубить оборотню его хвостище. Таю ничего не успела ей ответить: осталось ей только дивиться, что же это было и к чему все это сказала таинственная гостья.
- О, стоит ли брать в голову бредни, сказанные какой-то лисицей, - небрежно повела плечом Хакусин, – Помнится, когда выходили мы нынче из лавки Сасаки, окаа-сан поведала нам о сыновьях купца Каисина Хацугэна, что точно так же уличали нас в незнании стихов…Помнится, тогда ты предложила устроить для них небольшой турнир, на котором они бы получили даже право самим выбрать тему – а потом мы бы посмотрели, кто кого!
Уверенность в словах сестрицы вселила уверенность и в Акэми-таю. И впрямь, случаются просто сны и просто визиты оборотней… не стоит во всем видеть зловещий смысл, иначе будешь бояться выходить за порог.
Но так случается иногда, что и за высокими стенами вспыхивают самые опасные пожары, от которых не сбежишь и которые не затушишь. Так случилось и в этот раз.
@темы: Япония, Игровое, Памятка, Контора "Рога и копыта", Тварьчество и креатифф, Лирика
-
-
29.08.2011 в 07:38-
-
29.08.2011 в 07:41-
-
29.08.2011 в 07:43-
-
29.08.2011 в 07:44-
-
29.08.2011 в 07:45-
-
29.08.2011 в 07:46-
-
29.08.2011 в 07:47-
-
29.08.2011 в 07:49-
-
29.08.2011 в 07:49-
-
29.08.2011 в 09:08Мне же как игроку читать это доставило невероятное удовольствие)))) обожаю такие художественные отчеты))))
-
-
29.08.2011 в 09:31Наверное, мне надо изобразить троллфейс...С тех пор у мамы-сан нервно дергается глаз на девочек из самурайских семей?))))Спасибо)
-
-
29.08.2011 в 09:53мои искренние восхищения прекрасной таю и достойной дочерью самурая и огромное спасибо за игру
Чорт... почему чукча не писатель ...
-
-
29.08.2011 в 11:53-
-
29.08.2011 в 12:22Umeko - Бабочку вспомнят за этот полет.
-
-
29.08.2011 в 18:19Мастер счастлив
и да, мстя удалась!-
-
29.08.2011 в 18:31-
-
29.08.2011 в 20:33Viorteya-tor - Сама дивлюсь: отыграла, как ни на одной игре. Натурально жила.
-
-
30.08.2011 в 00:08и уже дописывать начатое вчера не хочется. позор и стыд потому что. хРэто прекрасно, это просто прекрасно. =) Акеми-сан, преклоняюсь... *.*
*и да, я действительно громко рыдала на весь даймевник... подсознательно ждала, что ктото выползет кинуть гэтой из соседних замков... ХР*
-
-
30.08.2011 в 00:17-
-
30.08.2011 в 01:00работать негры, солнце еще высоко и плювать что это луна?... х)))ню... уже не сегодня, но думаю таки напишу. будет жуткая хрень, но навреное будет любопытно как взгляд со стороны
матерящегося злобного хомякакомуро))) хотя конечно далеко не так красиво как у тя написано будет, да...и да, жаль, что изза дождя не смогла сыграть у Датэ на сямисене...
-
-
30.08.2011 в 09:27Вот подарочек - japanrpg.ru/artproject-gorodedo.shtml
Сасаки.
-
-
30.08.2011 в 09:47Можно поделиться им у себя в блоге?
-
-
30.08.2011 в 09:57Мы уже потихонечку движемся к "Дороге Токайдо".
Что бы ты хотела поиграть на игре следующего года? 1680.
-
-
30.08.2011 в 10:08-
-
30.08.2011 в 22:21-
-
30.08.2011 в 22:22-
-
30.08.2011 в 22:27а вообще жалко что поиграла я на нем мало(( надо было все-таки во время сидения за решеткой таки мне поиграть а тебе попеть.. .может клиентов бы это пригнало...
-
-
30.08.2011 в 22:31Боюсь, не помогло бы(
-
-
30.08.2011 в 23:49ну кто его занет, мы ж не пробовали!
-
-
02.09.2011 в 22:38