А вот хотите загадку?

Угадайте, как переводится на наш-родимый вот это японское слово:
peregurasunosuchi

У слова очень трогательная история, я ее потом могу рассказать.
Знающие гусары-японисты молчат)

@темы: Япония, Японский мат

---

Прошу прощения, но я не удержалась...

Это прекрасно, господа))

01.04.2009 в 15:32

Пишет  Zmeigo Rinich:

Гэндальф, гляди, какие гоблины
Аааа))) Вынос мозга))



И еще один))) Чудо))) ПрЭлестно)))

@темы: Бличегон

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

.

По сути, мне осталось полторы главы, введение и какое-то заключение.
После двух с половиной часов сна я ненавижу весь мир, и организм его тоже ненавидит - поэтому к красным глазам, бледному лицу и прямой спине прибавилась еще и нехорошая улыбка. Осталось только покрасить волосы)

Алви, я надеюсь, подъем в четыре себя оправдал)

---

Ворнинг%)

Господа, завтра бесполезно меня подкалывать: я на все буду реагировать одинаково заторможенно и сонно%)
Ибо ухожу в ночное)

@темы: Кое-что о кошколисах

---

! Пиарррим коллег и участвуем!)

31.03.2009 в 23:23

Пишет  Tykki:

анонс РИ "10 королевств"

РИ "Десять королевств"

Вы когда-нибудь жили в сказке?
Нет, не в смысле райского существования.
И не в смысле страшилки.
Просто - в сказке.

Что происходит с героями и их миром после того, как сказка завершается строкой: "И они жили долго и счастливо"? Ведь для них-то история на этом не кончается. Белоснежке ещё восстанавливать королевство, разрушенное тем, что её мачеха из внешней политики интересовалась только тем, есть ли за границей дамы белее и милее её. Спящей красавице и её принцу - думать о том, как ввести в обращение у своих подданых все новинки техники, которые были придуманы за последние сто лет. Троллям - сталкиваться с тем, что посаженный Джеком Бобовое Зёрнышко росток оказался новой культурой, не встретившей на их земле естественных вредителей, а потому быстро её заполонившей, тем самым положив конец нормальному сельскому хозяйству.

Сказки, которые стали реальной жизнью. У них свои законы, и они привычны тем, кто в них живёт, не меньше, чем нам - законы физики. Например, точно знаешь, что, если ты выбрал правильное направление на перекрёстке, в конце дороги можешь рассчитывать на чудо. А если есть чудовище, вселяющее ужас в округу, то герой, которому предназначено с ним сразиться, уже почти на пороге.
Основываясь на этих законах, жизнь в сказках развивается всё дальше и дальше, другими путями, нежели у нас.
Но при этом Снежная Королева заключает политические союзы с правителями соседних государств, чтобы её королевство не погибло из-за сурового климата, а важные решения могут оказаться нелегитимны, если с ними не согласилась старшая из королев, Золушка. В этом всём есть что-то очень знакомое, не правда ли?

Жизнь сказок - европейских сказок, знакомых нам с детства, где всё и похоже, и не похоже на наш с вами мир.
Частично об этом было рассказано в американском сериале "Десятое королевство" - поэтому он и является основным источником для этой игры. Что не мешает заполнять белые пятна в нём другими сказками и волшебными историями, конечно.

Если вы соскучились по чудесам, если вы хотите знать, что было после слов: "И они жили долго и счастливо", если вы хотите сменить законы одного мира на законы другого -

приглашаем вас на игру "Десять королевств",
которая состоится 24-26 июля 2009 года под Москвой.

Сайт игры

Распространение информации приветствуется.

@темы: Игровое

---

*просьба из подпространства*

А вот вдруг кому-нибудь несложно, и есть время с желанием...
Очень хочется фанфик. По любому фэндому, известному нам обоим, а можно и оридж. Со словом "неизбежность".
Вот...

@темы: Тварьчество и креатифф

---

А еще в жизни действительно есть счастье

У меня зацвел амариллис) Он невероятно красивый, и я надеюсь вырастить от него еще цветочков.Счастье мое, ты любишь амариллисы? А придется)))
Милый такой подарок, очень в духе любимого начальства: вот букет, а вот инструкция по выращиванию букета.
Вот он какой-то такой. Фото моего смогу выложить, как с дедлайном расквитаюсь.

Кстати, господа, а смс с благодарностью за совушку вы получили? А то я с нее, такой нежной, который день умиляюсь.

@темы: Тепло

---

Персональное щщастье

Случайно так, прижав одногруппницу к стенке, узнала, что ей еще на той неделе сказали: к этой среде мы все должны закончить основные части дипломов и принести нашей научной руководительнице.
Ей, конечно, сказали. А вот меня, кабы не интуиция, ждали бы не две полубессонные ночи *с учетом завтрашнего зачета и выступления на семинаре*, а спокойная подготовка ко вторнику и гильотина в среду.
По-моему, ей уже пора влепить что-нибудь за интриганство. Только вот сил как-то жалко.

В общем, погребла. И да пребудет со мной Сила: не знаю, как, но должна успеть по всем пунктам%)

Можно начинать ругать по поводу семинара и зачета. И пожелать мне на вечер большую темную шоколадку, дабы ночью я не спала, а арбайтила)

запись создана: 30.03.2009 в 18:26

@музыка: Канцлер Ги - Блюз трехпалого ленивца

@настроение: "О, как печальна мнееее судьба мояя!"

@темы: Я редко матерюсь, но..., Вот такая Альма Матер...

---

Резюме

Больше никого и никогда - не ждать в Сети после двух ночи. Не верить себе, не верить на слово и железно идти спать.
Я ведь себя тоже люблю *ломает веками спички*.

@настроение: А теперь - страдаем...

---

Шкатулка

Я все остальное помню. Просто мне для остального нужен мозг - а мозг сейчас в учебе. А просто реласкировать иногда надо...творчески, но необременительно-творчески.
Вот например - я когда-то собрала целую шкатулку дайри-сокровищ. И сейчас мне вдруг захотелось ее пополнить.

"Опять же, творческой тренировки ради, предлагаю игру:
Отметившемуся напишу зарисовку-ассоциацию на тему того, каким украшением я его вижу. Знаю, что звучит немного бредово...но интересно, что получится)"

@темы: Тепло, Памятка

---

А вот теперь я все-таки разнесу эту заразу

29.03.2009 в 14:27

Пишет  Kadzu:

Очень понравилось

29.03.2009 в 12:19

Пишет  Blanche.:

Ну, кто я?
есть люди-виски. Со льдом. Со льдом в голосе, во взгляде, с ленивыми интонациями и кожаными креслами в гостиной. Они ироничны, и курят хорошие сигареты. С ними бывает нечеловечески интересно - когда они поднимут бровь, и соизволят рассказать, как однажды, где-то в Аргентине, когда маленький оркестр играл танго… у них железная хватка, и не утраченная интеллигентская рефлексия мальчиков из хорошей семьи.

они всегда предложат нетрезвой даме остаться. Нетрезвая дама всегда может уйти. Если по-честному, им плевать, но на такси они посадят вас всегда. Дам, имеется в виду. Нетрезвых друзей - скорей всего, тоже. У них на юбилеях корифеи говорят длинные тосты и поддерживают под локоть маму именинника - всю в неподдельных бриллиантах и голубом, девицы танцуют кан-кан, а американские граждане кидают вверх ковбойские шляпы и сигары. А на утро им лучше всего продолжать говорить "Вы". По телефону - белой трубке из слоновой кости, из Аргентины.

есть люди, как зеленый чай. С чайной церемонией, чайничком рыжей глины, рукавом кимоно и веером в рукаве. Люди-бабочки, люди - августовский вечер в звездах под треск цикад. Они чаще всего редкие фокусники с рассеянной улыбкой, и светятся мягким желтоватым светом - как светляки… с ними можно говорить о картах Таро, немножко - о Канте, и даже вскользь пройтись по Гегелю… Слушать музыку серебряных спиц, или просто молчать - уютно, глядя на закат, или на соседский гараж… они совершенно прозрачны и ароматны, как жасминовые призраки… наверное, надо уметь их пить… чтобы в их обществе не махать постыдно под столом скучающей лапкой от избытка материализации чувственных идей в своем здоровом, и, в сущности, очень земном тельце…

Есть люди, от которых остается осадок и послевкусие - как после плохого кофе. Ты, вроде, и в красивую толстую чашку его - с листиками по ручке, и кардамоном над ним парил, и корицей - трепетал… а все равно - дрянь,как будто наглотался чего-то непотребного, и желудями все это закусывал…И ты хотел, как лучше, и он хотел, чтобы не как всегда - а результат подобен химическому пятну на любимом галстуке… Божественный запах и мерзкий вкус (сказала Феня, укладывая очередную банку растворимого кофе в ящик со строительным мусором).

Есть люди-пиво. Легкие, и вроде как ни к чему не обязывающие. С которыми можно пить это самое пиво на скамейке в парке, и которые останутся там, когда ты уйдешь, сдав свою бутылку хамовитому бомжику. Люди, которые попросят сто рублей "в долг", и никогда не отдадут, и которых ты в следующий раз будешь рад узнать в толпе по неряшливым, но цветным одеждам. Люди, которые назовут тебя Юлей вместо Кати, и расскажут все тусовочные новости. Люди, с которыми хорошо - пока не раззеваешься, не заскучаешь, и не захочешь спать.

Есть люди как коктейли. Особенно барышни. Девушки-мартини - ухоженные, с хорошим маникюром и туфельками на острых каблучках, в юбке до середины колена и с декольте до пейджера. Они слушают качественное западное диско и курят тонкие сигаретки. Они сидят в ночных клубах на высоких табуретах, и качают аккуратными лапками в чулочках. Иногда они танцуют на барной стойке сальсу, но это уже мартини с водкой, или текила со спрайтом. Как говаривала одна дама: "На меня эта ваша текила совершенно не действует! Я только в прошлый раз упала со стола!"

Есть девушки-Бейлис… девушки-литераторы, девушки-поэты, девушки-промокашки на тетрадном листе, исписанном чернилами: на них зеркально и неровно отпечатались тонкие витиеватые строчки… С ними не знаешь, что делать, и чего от них ждать: то вот она зарыдала и откидывает со лба прядь, мешающую созерцать Луну, то в черных одеждах раскидывает карты веером, стуча серебряными перстнями, то вот она смеется заливистым хохотом тебе в лицо, бормоча что-то полувеселое-полуобидное… я люблю бросать в Бэйлис лед. Иначе он для меня слишком сладок…

Есть люди как ром… темный ром с колой и лимоном. Или светлый ром с мятой. Но тоже обязательно с лимонным соком. Потому что в них всегда есть немножко горечи - которая остается на губах, после того, как они сожгут вам сердце. Или себе. Мне кажется, что они всегда горят, и исходят лучами - "кубинскими звездами царапая шею и грудь"… как Фрида Кало или Че. Апельсиновое дерево в окне с желтыми шторами на фоне океана.

Люди-коньяк - как стальной в ножнах. Медленно запрягают, но быстро потом едут. Холодноватые на первый взгляд, и горячие внутри: как потухший костер - сверху пепел, а внутри пламя. В них ныряешь, как в бассейн: помните, у Булгакова? Как из фонтана вдруг забила коричневая струя, и только пара человек решилась последовать примеру кота-Бегемота, и нырнуть? Выплываешь пьяным, хватая воздух, и дыша эйфорией, будешь изливать душу и словеса, а кончится все лимонно и кисло. Потому что снаружи всегда пепел, какое бы пламя не было внутри. Главное - вовремя уходить с вечеринок: пошатываясь, и в чужом галстуке.
Леди остается леди, пока часы не пробьют полночь. Но настоящие леди пьют коньяк.

Люди-текила - это умные и талантливые персонажи, способные на спонтанную истерику на отвлеченную тему. Эгоцентристы, влюбленные в мир, и склонные держать его "на каминной полке, всегда готовый к услугам", между доколумбовским атласом Мира и туфлей стриптизерши на серебряной шпильке. Если дамы - то с низким голосом и с декольте, если мужчины - то в цветных рубашках. Оставят номер телефона, потом не узнают позвонившего, и никогда не позвонят сами- какое бы ослепительное танго на барной стойке вы не танцевали вечером, падая на головы завсегдатаям бара. Сухо скажут, что вы ошиблись номером. А вы и правда ошиблись - все, что было, было вчера… От текилы, кстати, не бывает похмелья. А от текиловых людей - грустных воспоминаний.

Люди-вино, кино и домино. В вине надо разбираться. Чтобы отличить истинного мизантропа от притворщика-эпикурейца. Люди красное сухое вино - умные и эксцентричные, но без дешевых внешних эффектов. У них на полке двд-шки с культовым кино и альбом Босха, у них большие лохматые собаки, симпатичные улыбчивые жены и добрые мужья с аккуратно подстриженной бородкой. У них умненькие детки в хорошей школе, и зимой на шее мягкий кашемировый шарф. Они одновременно доброжелательны и язвительны, и далеко не каждый бродяга на Мерседесе вхож в их мир - который пахнет натуральным деревом, книжной пылью и хорошим парфюмом. Впрочем, это все - совершенно не от снобизма. Это от хорошего воспитания и бабушек-выпускниц Смольного института.

Девушки - красное сухое: сплошь студентки, которые помимо прочего берут в университете курс философии, в стильных очках и черных тонких водолазках, юноши - подают надежды и краснеют румянцем под темными кудрями, и их ресницы бросают прозрачную тень на девичьи сердца.

Люди-красное полусухое почти такие же, но чуть порывистей, быстрее в суждениях и нелогичных выводах, неожиданно выясняется, что у них на галстуке под серьезным пиджаком - слоник или Будда (но не Микки-Маус или стилизованная Мэрлин), а у девы с волнистыми волосами - как на открытках из бабушкиного альбома, раскрашенных карандашом, - на запястье намотаны крупные бусы и тоненький белый шрам.

Люди-белое вино - большие, красивые, и медленные мужчины. Со льдом и с дыней летом. На какой-то давней работе у нас был такой персонаж - голубоглазый великан из Амстердама, с сердцем, куда легко помещался весь мир, и даже пятки не торчали, и способностью притягивать бытовые несчастья, как магнитом: за месяц его краткого пребывания здесь, его слегка сбила машина (или он сбил машину), его затопили соседи, у него лопнули зимой все батареи и чуть ли не обледенели стены, он поскользнулся, и упал в арык, у него оторвались все пуговицы на пальто, и он сжег утюгом все рубашки с монограммами. Но не потерял присутствия духа. Только паспорт по дороге в аэропорт.

Девушки-белое вино будут морочить Вам голову, и читать Бодлера. Будут ходить в прозрачных платьях, в туфельках без каблука и прикасаться к вам под столом угловатыми коленками. Вы будете пить с ними белое вино со льдом, и желтый сок дыни будет стекать по их запястьям - прямо на диванную обивку. И так будет, покуда не кончится лето. А лето будет долгим, и будет виться цветными парео вокруг угловатых коленок в маленьких южных городах.

Люди-абсент- это люди с парижским взглядом, где отражаются, как в Сене, маленькие мансарды под крышей старых домов, и безумие, как нелепый в городской речке электрический скат, тихо притаилось на дне зрачков. Нет, вовсе не каждого из них ждет клиника, отрезанное ухо, и раскрашенный зеленым конь; вовсе не каждый синими красками на желтом полу дома с колоннами и видом на хмурый невский проспект будет пытаться воспроизвести Ван-гоговские ирисы… Нет. Но безумие иногда приходит к ним. Оно приходит, как сексуальное желание, сильное и яркое, которое все сметает: набухает и колоколом звенит в голове, требуя своего… тогда они пишут строчки, которые режут потом сердце на тонкие полоски горячей кровоточащей плоти - как коварный и неуловимый маньяк, заставляют метаться от балкона до входной двери июльской ночью, горячей и душистой, как кипящее малиновое варенье - в ожидании чего-то или кого-то что никогда не сбудется, или никогда не придет. Они рисуют картины от которых тянет внизу живота и почему-то хочется пить, а еще смотреть вечно и немедленно отвернуться, черкают черной тушью на клочке обоев, стучат пальцами по клавиатуре… или… не делают ничего такого, о чем можно было бы здесь рассказать - в присутствии малолетних истребителей попкорна и благородных матрон, ожидающих прибавления семейства… Потом они полулежат в потертом кресле без сил, а вечернее солнце смывает позолоту с их лиц. Чтобы превратить ее в пыльцу, которая будет виться над каждым бокалом абсента.

Есть люди как качественный Лондонский джин, что заперт в голубой бутылке толстого стекла - смотрят через голубое окошко, и видят все в грустном голубом свете: потому что сегодня не иначе как рубиновый вторник, а что может быть лучше в такой вторник, чем сапфировый джин, отпущенный на оплаченную остатками карманных фунтов беспошлинную свободу? Они пузырятся в стакане с терпким тоником, пахнут новогодней елкой и апельсиновой корочкой на чьих-то теплых губах с блеском, и мечтают лететь выше Тауэровского моста, высоко-высоко, туда где радуга прячется в облаках...

взято у Доктора Батлера

Отвечу взаимностью)

@темы: Памятка, Кое-что о кошколисах, Не сетевое, но глобальное

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Ролевое и семейное

У родителей теперь почти каждый вечер проходит под лозунгом "О, сколько нам открытий чудных..."
Все началось с косы, ну да об этом я уже писала. Но нынче, когда я пыталась раскрыть тему Себастьяна...
Сегодняшнее едва не потрясло матушку: радостно влетает ко мне, дабы заскочить на балкон, а у меня на экране - "сотонинский" сайт. И не один.
...В общем, я честно изложила ей проблему личных вводных и игрового концепта. Мне обещали помочь%) А то меня к лету такими темпами в кришнаиты запишут.
Мораль: в двери лучше стучаться. А ради нужной информации куда только не полезешь. Забавные, кстати, места)

А еще я обнаружила за собой одну двояко полезную черту: затягиваясь в рабочий процесс, я имею свойство закапываться по уши и дотошно прорабатывать все до такой детализации, что непонятно, зачем вообще эти детальки нужны. Это я все страдаю на тему очков, да: я ведь хочу додумать причину, по которой они все их носят%)
Интересно, если наработки на досуге отослать создательнице травы - как сильно она ужаснется...За Гамильтон-то я не боюсь: после моей вчерашней смехоистерики над одним из отрывков - я верю в железные нервы этой дамы. А вот японцы люди не-е-рвные)

@темы: Игровое, Дела штабные

---

Сатори

 Доно, я знаю, какую песню я бы хотела спеть дуэтом)
Название "Первый диалог Тингола и Мелиан" тебе о чем-нибудь говорит?

@темы: Памятка

---

Философское

Если бы я когда-нибудь попросила что-то спрятать под кат, это было бы - недовольство чужими постами.
Потому что понимаю с трудом.

@темы: Кое-что о кошколисах, Оммммм

---

Одна новелла

Просто очень захотелось поделиться. Взяло за душу.

Как был спасен Вань Фу

Старый художник Вань Фу и его ученик Линь бродили по дорогам Ханьского царства.
Шли они не спеша: ночью Вань Фу останавливался созерцать звезды, днем подолгу разглядывал стрекоз. Скарб несли нехитрый, ведь Вань Фу любил не вещи, а образы вещей, и ничто в мире, кроме кисточек, баночек с лаком и тушью, шелковых свитков и рисовой бумаги, не казалось ему достойным приобретения.
Странники были бедны: Вань Фу гнушался серебряных монет и отдавал свои картины за миску пшенной каши. его ученик Линь, сгорбившись под тяжестью мешка с эскизами, нес свою ношу так почтительно, словно держал на спине свод небесный, ибо тот мешок, в представлении Линя, вмещал и заснеженные горы, и весенние реки, и лик летней луны.
Линь не был рожден для дорожных скитаний в обществе старика, улавливающего зарю и покоряющего сумерки. Отец Линя был менялой; мать - единственным ребенком торговца нефритом, который завещал дочери свое богатство, присовокупив к завещанию проклятия, что не наследнику, а наследнице достанутся его сокровища. Линь вырос в доме, благосостояние которого было не подвластно превратностям судьбы. Ревностная опека, обрекшая мальчика на замкнутое существование, сделала его робким: он боялся насекомых, грома и покойников. Когда Линю исполнилось пятнадцать лет, отец выбрал ему в супруги очень красивую девушку, потому что мысль о счастье, коим он одаривал сына, утешала старика, достигшего того возраста, когда его собственные ночи годились только для сна. Жена Линя была хрупкой, как тростник, свежей, как молоко, нежной, как слюна и соленой, как слезы. После свадьбы родители прострели свою деликатность до того, что незаметно угасли, и в расписанном киноварью доме сын их остался с молодой, всегда улыбающейся женой и сливовым деревом, которое каждой весной покрывалось розовыми цветами. Линь любил эту женщину с ясным сердцем, как любят нетускнеющее зеркало или оберегающий от несчастий талисман. Следуя моде, он посещал чайные домики и одаривал, правда, не слишком щедро, акробаток и танцовщиц.
Однажды ночью в каком-то кабаке соседом Линя оказался Вань Фу. Старик выпил, чтобы привести себя в состояние, необходимое ему для того, чтобы лучше нарисовать пьяницу; голова художника склонилась набок, словно он пытался измерить расстояние, отделявшее руку от чашки. Рисовая водка развязала язык молчаливому мастеру, и Вань Фу в этот вечер говорил так, будто тишина была стеной, а слова - красками, предназначенными ее расписать. Благодаря ему Линь познал красоту пьяных лиц, расплывающихся в испарениях горячительных напитков, коричневое великолепие мяса, неравномерно обожженного лизнувшим его языком пламени, и изысканность розоватых винных пятен, рассыпанных по скатерти наподобие засохших лепестков. Порыв ветра распахнул окно; в комнату ворвался ливень. Вань Фу высунулся наружу, пригласив Линя полюбоваться синеватым зигзагом молнии, и очарованный Линь перестал бояться грозы.
Он заплатил за старого художника и, поскольку у Вань Фу не было ни денег, ни пристанища, смиренно предложил ему свой кров. Они пошли вместе; Линь держал фонарь, свет которого зажигал в лужах неожиданные огни. В тот вечер Линь с удивлением узнал, что стены его дома были не красными, как ему казалось, а цвета перезрелого апельсина. Во дворе Вань Фу заметил утонченной формы куст, до сих пор не привлекавший взгляда хозяев, и сравнил его с молодой женщиной, сушившей распущенные волосы. В коридоре он с восторгом наблюдал, как муравей с трудом пробирается по трещинам стены, и у Линя исчезло отвращение к насекомым. Тогда, осознав, что Вань Фу одарил его новой душой, новым восприятием мира, Линь почтительно уложил старика в комнате, где умерли его отец и мать.
Многие годы Вань Фу мечтал написать портрет принцессы стародавних времен, играющей на лютне в тени ивы. Но ни одна из женщин не казалась настолько нереальной, чтобы послужить моделью, а Линь подошел - ведь он не был женщиной. Затем Вань Фу задумал написать юного принца, стреляющего из лука у подножия огромного кедра. Ни один юноша того времени не выглядел настолько нереальным, чтобы позировать художнику, и Линь велел собственной жене встать под сливовым деревом. Потом Вань Фу изобразил ее к костюме феи, освещенных лучами заходящего солнца, и юная женщина заплакала, потому что это предвещало смерть. С тех пор как Линь стал предпочитать жене ее портреты, созданные Вань Фу, лицо женщины увядало, словно цветок, пострадавший от знойного ветра или летних ливней. Однажды утром ее нашли в петле, свисающей с розовой ветви сливового дерева: концы шарфа, стянувшего нежную шею, перепутавшись с волосами, развевались на ветру; жена Линя казалась более хрупкой, чем при жизни, и чистой, как красавицы, воспетые поэтами прошлого. Вань Фу написал ее в последний раз - ему нравился зеленоватый оттенок, который появляется на лицах мертвецов. Его ученик Линь смешивал краски, и это занятие требовало такого усердия, что он забывал проливать слезы.
Постепенно Линь продал своих рабов, нефритовые безделушки и рыб из фонтана, чтобы обеспечить своего учителя бутылочками с красной тушью, которую привозили с Запада. Когда дом опустел, хозяин и гость оставили его: Линь закрыл за собой дверь в прошлое. Вань Фу надоел город - лица его обитателей не могли уже открыть художнику никакой тайны безобразия или красоты, и учитель с учеником отправились бродить по дорогам Ханьского царства.
Молва опережала их в деревнях, в окруженных укреплениями замках и на папертях храмов, где с наступлением ночи обретают пристанище озабоченные странники. Рассказывали, что Вань Фу обладает даром оживлять свои портреты последним мазком цветной туши, положенным на глаза. Богатые крестьяне приходили и умоляли его нарисовать сторожевую собаку, а вельможи хотели, чтобы он изображал батальные сцены. Священнослужители почитали Вань Фу как мудреца; народ боялся его, считая колдуном. Художника забавляли эти противоречивые мнения, позволявшие ему изучать внешние проявления благодарности, страха или почитания.
Линь побирался, добывая еду, охранял сон Вань Фу и в моменты исступленного восторга учителя массировал ему ноги. На рассвете, когда старик еще спал, Линь, как охотник, отправлялся на поиски неброских пейзажей, притаившихся за зарослями. вечером он подбирал кисти, разбросанные раздраженным учителем. Если Вань Фу грустил и заговаривал о своем преклонном возрасте, Линь с улыбкой указывал ему на крепкий ствол огромного дубы; когда же Вань Фу был весел и отпускал шуточки, Линь смиренно делал вид, что слушает его.
Однажды на закате они подошли к предместью императорского города, и Линь отыскал для Вань Фу постоялый двор, где можно было провести ночь. Старик укутался в лохмотья, а Линь лег рядом, чтобы согреть его, ведь весна только начиналась, и земляной пол все еще был ледяным. На рассвете тяжелый топот сотряс коридоры постоялого двора, послышались испуганный шепот хозяина и громкие приказания на грубом наречии. Линь задрожал, вспомнив, что накануне он украл для учителя рисовую лепешку. Не сомневаясь, что пришли арестовать вора, Линь думал лишь о том, кто же завтра поможет Вань Фу перейти вброд ближайшую реку.
Вошли солдаты с фонарями. Свет пламени, просачивающийся сквозь разноцветную бумагу, играл красно-голубыми отблесками на кожаных шлемах воинов. Тетива луков дрожала у плеч, и самые свирепые из солдат без всякого повода неожиданно рявкали. Тяжелые руки вцепились в шею Вань Фу, который не мог не отметить про себя, что рукава солдатской одежды по цвету не сочетаются с плащом.
Опершись на ученика и спотыкаясь на ухабах дороги, Вань Фу последовал за солдатами. Набежавшие прохожие улюлюкали при виде двух преступников, которых, несомненно, скоро обезглавят. На все вопросы художника солдаты отвечали звериным оскалом. Вань Фу больно связали руки, и Линь в полном отчаянии глядел на учителя, но улыбался, и эта его улыбка была лишь более нежным проявлением плача.
Вскоре показались ворота императорского дворца, чьи высокие фиолетовые стены напоминали полог сумерек, опустившихся средь бела дня. Солдаты повели Вань Фу по бесчисленным залам, символизировавшим квадратной и круглой формой времена года, страны света, мужское и женское начала, долголетие, утехи власти. Каждая из дверей вращалась вокруг своей оси, издавая ту или иную музыкальную ноту, и расположение их давало возможность, проходя по дворцу с востока на запад, прослушать всю гамму. Все сочеталось так, чтобы создать впечатление сверхчеловеческого могущества и утонченности; чувствовалось также, что самые незначительные приказания, отданные здесь, должны звучать решительно и грозно, как мудрые наставления предков. Наконец стало легче дышать; нависла такая глубокая тишина, которую даже под пытками никто не осмелился бы нарушить своими криками. Евнух приподнял драпировку; солдаты задрожали, будто женщины, и маленький отряд вступил в зал, где на троне восседал Сын Неба.
Зал был без стен, потолок поддерживали массивные колонны из голубого камня. По другую сторону мраморных стволов цвел сад, и каждый растущий здесь цветок представлял собой заморскую диковину. Но ни один не благоухал: приятные запахи не должны были мешать медитациям Небесного Дракона. Из почтения к тишине, обволакивающей его мысли, ни одной птице не позволяли залетать в сад, и даже пчел изгнали отсюда. Огромная стена отделяла обитель властелина от окружающего мира, дабы ветер, проносящийся над околевшими собаками и трупами погибших на поле брани, не осквернил дерзким прикосновением и рукава Императора.
Владыка Неба сидел на нефритовом троне, руки его были сморщены, как у старика, хотя ему едва исполнилось двадцать лет. Голубой и зеленый цвет его платья означали зиму и весну. Лицо императора было красиво, но непроницаемо, как зеркало, поднятое слишком высоко и не отражающее ничего, кроме звезд и неумолимого неба. Справа от Небесного Дракона сидел Министр Совершенных Радостей, слева - Советник Праведных Терзаний. Поскольку все придворные, стоявшие у подножия колонн, напрягали слух, чтобы уловить малейшее слово, слетавшее с губ Владыки Неба, он привык говорить тихим голосом.
- Небесный дракон, - сказал коленопреклоненный Вань Фу, - я стар, беден и слаб. Ты подобен лету, я - зиме. У тебя десять тысяч жизней, у меня же всего одна, да и та подходит к концу. Что я сделал тебе? Мне связали руки, но ведь они никогда не делали тебе ничего плохого.
- Хочешь знать, что сделал ты мне, старый Вань Фу? - сказал Император.
Голос его был так мелодичен, что вызывал желание плакать. Сын Неба поднял правую руку, которая в отблесках нефритовых плит казалась сине-зеленой, как морское растение, и Вань Фу, восхищенный длиной и изяществом тонких пальцев Небесного Дракона, пытался вспомнить, не написал ли он неудачного портрета Императора или его предков, за что полагалась смерть. Но это было маловероятно, ибо до сей поры Вань Фу очень редко появлялся при дворе властителей, предпочитая ему лачуги крестьян или городские предместья, кварталы веселых домов и харчевни на набережных, где дерутся грузчики.
- Хочешь знать, что сделал ты мне, старый Вань Фу? - вновь заговорил Император, склонив свою хрупкую шею к слушавшему его старику. - Я скажу. Но, поскольку яд ближнего проникает в наше тело лишь через девять отверстий, мне, чтобы поставить тебя перед лицом твоих прегрешений, придется пройти вместе с тобой по коридорам моей жизни. Мой отец хранил коллекцию твоих картин в самом потаенном уголке дворца, ибо считал, что взор невежд не должен осквернять изображенных на них героев, которые в присутствии профанов не могут даже отвернуть лица. В этих-то залах я и рос, старый Вань Фу, потому что вокруг меня создали обстановку уединения, и мне было предназначено в ней вырасти. Дабы мою невинность не запятнала грязь человеческих душ, от меня удалили бурлящие толпы моих будущих подданных, и никому не разрешалось приближаться к моему порогу, чтобы даже тень мужчины или женщины не дотянулась до меня. Старые слуги, которых ко мне допускали, появлялись крайне редко; часы шли по кругу, краски на твоих картинках оживали на рассвете и бледнели в сумерках. Ночью, когда мне не удавалось уснуть, я разглядывал твои полотна и почти десять лет перед сном любовался ими. Днем, сидя на ковре, рисунок которого был уже известен мне до мельчайших деталей, и сложив ладони на коленях, обтянутых желтым шелком, я мечтал о радостях, уготованных мне в будущем. В моем представлении мир со страной Хань посередине был однообразной равниной, пересеченной руслами Пяти Рек, и напоминал монотонные изгибы ладони, испещренной линиями судьбы. А вокруг - море, где рождаются чудовища, а еще дальше - горы, поддерживающие небо. И чтобы легче представить себе все это, я обращался к твоим картинам. Ты заставил меня поверить, что море похоже на бескрайнюю водную гладь, разлившуюся по твоим полотнам, такую голубую, что даже камень, упав в нее, неизбежно превращается в сапфир; ты убедил меня, что женщины раскрываются и закрываются, как цветы, и похожи на подгоняемые ветром создания, обитающие в аллеях твоих садов, а юные воины с тонкой талией, охраняющие крепости на границах, похожи на стрелы, способные пронзать сердца. Когда мне исполнилось шестнадцать лет, распахнулись двери, отделяющие меня от мира: я поднялся на террасы дворца, чтобы посмотреть на облака, но они были не так красивы, как облака созданного тобою заката. Я потребовал носилки: трясясь по дорогам, грязь и ухабы которых поразили меня, я объездил все провинции Империи, но не нашел твоих садов, где обитают женщины, похожие на светлячков, твои женщины, чьи тела сами по себе - сад. Прибрежная галька вызвала у меня отвращение к океанам, кровь казненных оказалась не так красна, как гранат, изображенный на твоих полотнах, в деревнях мошкара мешала мне видеть красоту рисовых полей, плоть живых женщин показалась мерзостной, как мертвое мясо, свисающее с крюков в мясной лавке, а грубый хохот моих воинов выворачивал мне душу. Ты обманул меня, старый мошенник: мир - всего лишь нагромождение мутных пятен, нанесенных на пустоту безумным художником, и мы без конца смываем их нашими слезами. Ханьское царство - не самое прекрасное из царств, и я не Император. Единственная империя, над которой стоит царствовать, это та, куда ты, старый Вань, проникаешь путем Тысячи Линий и Десяти Тысяч Красок. Ты один мирно царишь над горами, покрытыми нетающим снегом, и над полями нарциссов, которые никогда не увядают. Вот почему, Вань Фу, я стал размышлять, какую же пытку уготовить тебе, чьи чары отвратили меня от всего, чем я владею, и заставили желать того, чего у меня не будет. И чтобы запереть тебя в единственную тюрьму, из которой ты не смог бы выйти, я решил: пусть тебе выжгут глаза, Вань Фу, - это волшебные двери, открывающие перед тобой вход в твое царство. И поскольку твои руки - это две дороги с десятью ответвлениями, ведущими к сердцу твоей империи, я решил: пусть тебе отрубят руки. Ты понял меня, старый Вань Фу?
Услышав приговор, ученик Линь сорвал со своего пояса нож с зазубринами и бросился на Императора. Двое охранников схватили его. Сын Неба улыбнулся и со вздохом добавил:
- И я ненавижу тебя, старый Вань Фу, еще и за то, что ты умеешь внушать к себе любовь. Убейте эту собаку, - указал он на Линя.
Линь сделал скачок вперед, чтобы его кровь не запачкала платье учителя. Один из солдат поднял саблю, и голова Линя скатилась с плеч, словно срезанный цветок. Слуги унесли тело, а безутешный Вань Фу завороженно смотрел на ярко-красное пятно пролитой Линем крови, пламенеющее на каменном настиле.
Император сделал знак, и двое евнухов отерли глаза Вань Фу.
- Слушай, старик, осуши слезы, - сказал Император, - не время плакать. Твои глаза должны сохранять ясность, чтобы оставшаяся им частица света не погасла от твоего плача. Потому что не только злоба заставляет меня желать твоей смерти, не только жестокость виной тому, что я хочу видеть, как ты страдаешь. У меня другие намерения, старый Вань Фу. В моей коллекции твоих картин есть восхитительное полотно, где как бы в отражении видны горы, заводи рек и море, разумеется, в предельно уменьшенной размере, но все изображено с достоверностью, превосходящей реальность самих вещей - так отражаются лица на зеркальной сферической поверхности. И это полотно не закончено, Вань Фу, твой шедевр - в стадии наброска. Несомненно, в тот момент, когда ты писал его, уединившись в какой-то долине, пролетающая птичка или ребенок, преследующий ее, отвлекли твое внимание. И клюв птицы или щеки ребенка заставили тебя забыть голубые веки волн. Ты не дописал бахромы на платье моря и прядей водорослей на скалах. Вань Фу, я хочу, чтобы оставшиеся тебе часы света были посвящены завершению этой картины, в которой сохранятся последние тайны, накопленные тобой в течение долгой жизни. Без сомнения, твои руки, которым так мало времени осталось держать кисть, будут дрожать над шелковым свитком, и бесконечность проникнет в твое творение через нанесенные тобой штрихи несчастья. А твои глаза, которые также скоро угаснут, найдут соотношения на пределе человеческого восприятия. Таков мой план, старый Вань Фу, и я могу заставить тебя выполнить его. Если же ты откажешься, то перед тем, как ослепить тебя, я прикажу сжечь все твои творения, и тогда ты уподобишься отцу, у которого убили сыновей и отняли надежду на продолжение рода. Но, пожалуй, тебе лучше уверовать в то, что этот последний приказ - лишь проявление моей доброты, ведь я знаю, что полотно - это единственная возлюбленная, которую ты когда-либо ласкал. И дать тебе кисти, краски и тушь, чтобы ты мог занять ими свои последние часы, - то же самое, что оказать милость человеку, ожидающему казни, подарив ему блудницу.
По знаку императорского мизинца два евнуха бережно внесли незаконченную картину. Некогда Вань Фу изобразил на ней море и небо. Художник осушил слезы и улыбнулся, потому что маленький эскиз напомнил ему молодость. Все здесь говорило о чистоте души, на которую Вань Фу уже не смел претендовать, но все же чего-то не хватало в этом наброске, видимо, в тот период, когда Вань Фу создавал его, он еще недостаточно долго предавался созерцанию гор и скал, купающих в море свои обнаженные бока, недостаточно проникся печалью заката. Вань Фу выбрал одну из кисточек, протянутых ему рабом, и принялся наносить на незаконченную гладь моря широкие голубые мазки. Один из евнухов, сидя на корточках, смешивал краски; он довольно скверно выполнял эту работу, и Вань Фу как никогда пожалел о своем ученике Лине.
Вань Фу сначала придал розовый оттенок крылу тучи, заставшей над горой. Затем нанес на поверхность моря маленькие морщинки, которые позволяли еще проникновеннее ощутить всю его безмятежность. Нефритовый пол как-то странно увлажнялся, но Вань Фу, поглощенный живописью, не замечал, что работает, сидя в воде.
Хрупкая лодка, увеличиваясь в размерах под ударами кисти художника, заняла теперь весь первый план шелкового свитка. Издалека вдруг послышался размеренный шум весел, быстрый и живой, как биение крыла. Шум приближался, постепенно наполняя зал, затем прекратился, неподвижные капли задрожали, повиснув на веслах лодочника. Уже давно раскаленное железо, предназначенное для глаз Вань Фу, остыло в горне палача. Замершие по этикету придворные уже стояли по плечи в воде, приподнявшись на цыпочки. Наконец вода поднялась до уровня императорского сердца. Повисла такая глубокая тишина, что можно было услышать, как текут слезы.
Лодочником оказался Линь. На правом рукаве его изношенного платья еще сохранился след вырванного клочка, который он не успел залатать утром, до прихода солдат. На шее Линя была странная красная лента.
Продолжая работать, Вань Фу тихо сказал ему:
- Я думал, что ты умер.
- Вы ведь живы, - почтительно ответил Линь, - так как же мог умереть я?
И он помог учителю подняться в лодку.
Нефритовый потолок отражался в воде, и казалось, что Линь уплывает внутрь грота. Косички стоящих в воде придворных извивались на поверхности, как змеи, а бледная голова императора плавала, подобно лотосу.
- Смотри, мой ученик, - печально сказал Вань Фу. - Эти несчастные скоро погибнут, если уже не погибли. Я не подозревал, что в море достаточно воды, чтобы утопить Императора. Что делать?
- Не бойся ничего, Учитель, - прошептал ученик. - Скоро они снова обсохнут и даже не вспомнят, что их рукава когда-то омочила вода. Только Император сохранит в своем сердце немного морской горечи. Эти люди не созданы для того, чтобы затеряться в картине.- И добавил: - Море прекрасно, ветер попутный, морские птицы вьют гнезда. Пора в путь, Учитель, в страну за гранью волн.
- Пора, - сказал старый художник.
Вань Фу взялся за руль, Линь налег на весла. Сильный, размеренный, как биение сердца, шум вновь наполнил зал. Уровень воды незаметно понижался у огромных вертикальных скал, которые снова становились колоннами. Вскоре только несколько лужиц поблескивали кое-где в углублениях нефритового пола. Одежда придворных высохла, оишь редкие хлопья пены сохранились на бахроме императорского платья.
Панно, законченное Вань Фу, было прислонено к ширме. Весь первый план картины занимала лодка. Она медленно удалялась, оставляя за собой тонкий след, стиравшийся в недвижном море. И уже нельзя было различить лиц двоих людей, сидящих в лодке. Но еще виднелась красная повязка Линя и развевающаяся на ветру борода Вань Фу.
Биение весел ослабевало, затем прекратилось, поглощенное расстоянием. Император, наклонившись вперед, глядел из-под руки, как удаляется лодка Вань Фу, постепенно превращаясь в маленькое пятнышко, еле различимое в сумеречном тумане. Заклубилась золотая дымка и окутала синюю гладь. Наконец лодка обогнула утес, закрывающий выход в открытое море; на нее упала тень утеса; след стерся с пустынной водной поверхности, и художник Вань Фу вместе со своим учеником Линем навсегда исчезли в голубовато-нефритовом море, только что созданном Мастером.
(с) Маргерит Юрсенар

@темы: Памятка, Не-здесь

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Пришло

У меня есть Сэймэй. Свой, персональный.
А еще у меня есть вожделенная Юрсенар. Те самые "Восточные новеллы".
У меня нет только мозга.

Слов нет. Благодарности. Оно невыразимо, а если выразимо - нечленораздельно.
 Iolanda

...Нет, зная нашу почту - ответное послание я передам только лично в руки. Или лично через надежные руки.
Впрочем, не исключен и такой вариант, что через корабельную почту

@темы: Тепло

---

Большой личный цитатник

Неожиданно нашлась эта прекрасная подборка - все любимое, за исключением одной цитаты. Но ее я, увы, сейчас дословно не воспроизведу.

Тот самый Мюнгхаузен

18.02.2009 в 17:54

Пишет шоколадные конфеты.:

— Делайте, что хотите, но чтобы через полчаса в лесу было светло, сухо и медведь!

— Я сам служу, сударыня. Каждый день к девяти утра я должен идти в мой магистрат. Я не скажу, что это подвиг, но, вообще, что-то героическое в этом есть!

Будучи в некотором нервном возбуждении, герцог вдруг схватил и подписал несколько прошений о разводе словами: «На волю, всех на волю!»

— Бросил жену с ребёнком!
— Какой ребёнок? Я — офицер!
— Бросил жену с офицером!

— А мне говорили — умный человек!
— Ну, мало ли что про человека наговорят…

— А разве ночь?
— Ночь.
— И давно?
— С вечера.

— Церковь должна благословлять любовь!
— Законную!
— Всякая любовь законна, если это — любовь!

— Объясните суду — почему 20 лет все было хорошо, и вдруг такая трагедия?
— Извините, господин судья, двадцать лет длилась трагедия, и только теперь всё должно быть хорошо!

— Господин барон уже три раза про вас спрашивал: «Не пришёл, говорит, господин пастор?» Нет, говорю, не пришёл… «Ну и слава богу», говорит. Очень вас ждёт…

— Приказано арестовать барона Мюнхгаузена! В случае сопротивления приказано применять силу!
— Кому приказано применять силу?
— Что?
— Кому применять силу — мне или вам?
— Н-н-не знаю…
— Может, послать вестового переспросить?
— Это невозможно!
— Хорошо. Тогда оба будем выполнять приказ. Логично?
— М-м-м…

В такой день трудно жить, но легко умирать.

Сначала намечались торжества, потом аресты. Потом решили совместить.

Развод отвратителен… потому что мужчину при этом называют свободным, а женщину — брошенной.

Некоторые пары созданы для любви, мы же были созданы для развода.

— Тебя ждёт тюрьма.
— Чудесное место… Здесь рядом со мной Овидий, Сервантес — мы будем перестукиваться.

— Я собрал вас, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие… чёрт побери, отличное начало для пьесы.

— В полночь у памятника.
— Кому?
— Мне.

— Ну вот и славно… И не надо так трагично, дорогой мой… В конце концов, и Галилей отрекался!
— Поэтому я всегда больше любил Джордано Бруно…

— А вы очень изменились, господин бургомистр.
— А вы зря этого не сделали!

— Господи, неужели вам нужно обязательно убить человека, чтобы понять, что он живой?!

— Я понял, в чем ваша беда — вы слишком серьёзны. Умное лицо — ещё не признак ума, господа! Все глупости на земле совершались именно с этим выражением лица… Улыбайтесь, господа… Улыбайтесь…

@темы: Памятка