Жуть творческая)

[kinme]

Ну, кто там хотел про Сэнгоку, волосы и "не снимая доспехов"?
Ловите сюрр, что ли...за гранью добра и зла.
Ода/Акэти. Лица басаровские, как и заказывали: историю Японии я слишком уважаю%)

.

- Нобунага-сама…
Намотанные на кулак волосы раз за разом вынуждают голову приподниматься – чтобы шипящий шепот был лучше слышен. И чтобы змея не вздумала кусаться: все знают, что Мино – первое змеиное гнездо среди княжеств. Наверное, поэтому князь Овари всякий раз сжимает либо волосы, либо шею. И так редко снимает доспехи: на всякий случай – пусть и не помышляет укусить или, извернувшись, уползти. А может, каждый раз вспоминает поверье о том, что многократно изрубленная змея не сможет срастить свою плоть обратно. Ода-сама не признается, он слишком загадочен и слишком верит в себя. По крайней мере, при свидетелях. Однако же, если он и вправду суеверен…
Мицухидэ находит это забавным и не сдерживает улыбки. Никогда. Поэтому даже его господин считает своего генерала сумасшедшим. И не церемонится с ним, придавливая горой железа к полу или стене: на незнатных самураях – что на собаках…особенно – на бешеных собаках.
Впрочем, он и впрямь сумасшедший: он благодарен. За шестнадцать лет коротких поединков, оканчивающиеся болью в легких, спине, во всем теле. За то, с какой силой сейчас чужие зубы впиваются в плечо, а ногти – в бедра. След за следом – воспоминание за воспоминанием. Что есть еще те, кто не навевает скуку в бою. Тот, кто не навевает.
К кому пришел по выжженной земле родной провинции и остался.
Нагрудник царапает кожу, до следов и невольной дрожи. Тихие низкие стоны, заглушенные закушенной губой, царапины на дереве…еще одна зарубка на память о единожды испытанном восхитительном чувстве, появившимся вместе с этим человеком и не собирающемся угасать.
- Нобунага-сама... - шелестом плотного шелка.
Безумное пламя - глаза в глаза.
Говорят, в пекле боя генерал Акэти пьянеет. Люди вообще многое говорят. Но настоящим пьяницей он чувствует себя лишь после поединков один на один, когда, не в силах сопротивляться ни своим ощущениям, ни стальной хватке, падает господину на грудь истерзанной куклой. И даже тогда у верного вассала хватает сил лизнуть жесткую ладонь с небольшим шрамом: Ода-сама по душе лишние подтверждения верности, будь то приемная зала или собственная постель. Или же пол одной из оружейных комнат.
Сейчас он смотрит на Акэти и на этот его жест почти по-отечески. Генерал же жмурится в ответ, совсем по-кошачьи. Или по-змеиному. Благодарно и от души.
На самом деле, он обязан Нобунаге всем – за то, что жив. И платит – восхитительным чувством, предназначенным только для господина Ода. Спрятанного под веками, за срывающимся с губ именем и полуукусами, когда сдерживаться уже не можешь и не хочешь. Не умирающего вместе со сменой сезонов.
К господину Ода еще никто не испытывал чувства, действительно достойного его. Ни в одном княжестве. Лишь жалкие пародии и напускные слова - нечисто, неизящно, неискренне даже перед собой…
Приятно быть первым: едва ли хоть кто-то раньше был настолько искусен, чтобы преподнести великому завоевателю достойный дар.
Глубокую, чистую, живую ненависть.