[Свиреп, когда спровоцирован.] [Нет ничего невозможного для блестяще извращенного ума.][Дважды японутая девочка.]
Фудзисиро.
Замок-клетка. Сиренево-зеленые узоры на белом шелке и аромат любимых цветов, за несколько лет ставший ядом. Когда мы впервые начали разговаривать друг с другом, мой господин? Когда впервые после моего приезда на твоих стенах расцвела глициния - или раньше, зимой, когда казалось, что вот-вот сойду с ума от одиночества, сумрака и воя ветра? Да, помню - набросок на бумаге. Красной тушью, потому что другой не было: злая, злая ирония...Белый лист, как снег - и человек среди воображаемых сугробов. Не потерянный, не напуганный - наоборот, на лице застыла улыбка. Улыбка, выведенная одним штрихом. Она как будто должна была согреть меня, но каким холодом от нее повеяло...Словно мне сейчас в этой комнате находиться было куда опаснее, чем ему - там, среди снегов.
А потом я поняла, что это вы, господин. Мой господин. Мой великодушный надзиратель, расшивший свои рукава такими красивыми цветами.
Той зимой вы постоянно сидели у моего изголовья - и улыбались. Той самой красной жутковатой улыбкой. Иной раз мне казалось: а только ли юки-онна существуют на свете? Не затерялся ли среди них хотя бы один юки-отоко?...А ведь снега на улице почти не было: он здесь не идет так, как у меня дома. Дом...Я забылась: теперь это место стало моим домом. Супруг любезно пожаловал молодой жене дальнее поместье.
Супруг любезно похоронил молодую жену заживо, подобно древним правителям. Не предав тело огню, но утопив в глициниях, прекрасных и нежных. Сдав на поруки не царю Энме, но всесильному Хозяину, подобному блистательному принцу Гэндзи...
Фудзисиро. Темные комнаты, необыкновенно толстые стены и изящные сиреневые соцветия, каких не сыщешь в столице, обрамляющие мой новый дом.
Пожалуй, той зимой как никогда хотелось тепла.
Жаль, господин, что вы не могли его дать.
Замок-клетка. Сиренево-зеленые узоры на белом шелке и аромат любимых цветов, за несколько лет ставший ядом. Когда мы впервые начали разговаривать друг с другом, мой господин? Когда впервые после моего приезда на твоих стенах расцвела глициния - или раньше, зимой, когда казалось, что вот-вот сойду с ума от одиночества, сумрака и воя ветра? Да, помню - набросок на бумаге. Красной тушью, потому что другой не было: злая, злая ирония...Белый лист, как снег - и человек среди воображаемых сугробов. Не потерянный, не напуганный - наоборот, на лице застыла улыбка. Улыбка, выведенная одним штрихом. Она как будто должна была согреть меня, но каким холодом от нее повеяло...Словно мне сейчас в этой комнате находиться было куда опаснее, чем ему - там, среди снегов.
А потом я поняла, что это вы, господин. Мой господин. Мой великодушный надзиратель, расшивший свои рукава такими красивыми цветами.
Той зимой вы постоянно сидели у моего изголовья - и улыбались. Той самой красной жутковатой улыбкой. Иной раз мне казалось: а только ли юки-онна существуют на свете? Не затерялся ли среди них хотя бы один юки-отоко?...А ведь снега на улице почти не было: он здесь не идет так, как у меня дома. Дом...Я забылась: теперь это место стало моим домом. Супруг любезно пожаловал молодой жене дальнее поместье.
Супруг любезно похоронил молодую жену заживо, подобно древним правителям. Не предав тело огню, но утопив в глициниях, прекрасных и нежных. Сдав на поруки не царю Энме, но всесильному Хозяину, подобному блистательному принцу Гэндзи...
Фудзисиро. Темные комнаты, необыкновенно толстые стены и изящные сиреневые соцветия, каких не сыщешь в столице, обрамляющие мой новый дом.
Пожалуй, той зимой как никогда хотелось тепла.
Жаль, господин, что вы не могли его дать.
